Неточные совпадения
Со свойственною ему быстротою соображения он понимал значение всякой шпильки: от
кого и на
кого и по
какому случаю она была направлена, и это,
как всегда, доставляло ему некоторое удовольствие.
Просительница, штабс-капитанша Калинина, просила о невозможном и бестолковом; но Степан Аркадьич, по своему обыкновению, усадил ее, внимательно, не перебивая, выслушал ее и дал ей подробный совет, к
кому и
как обратиться, и даже бойко и складно своим крупным, растянутым, красивым и четким почерком написал ей записочку к лицу, которое могло ей пособить.
Он был на «ты» со всеми, с
кем пил шампанское, а пил он шампанское со всеми, и поэтому, в присутствии своих подчиненных встречаясь с своими постыдными «ты»,
как он называл шутя многих из своих приятелей, он, со свойственным ему тактом, умел уменьшать неприятность этого впечатления для подчиненных.
— Нет, ты постой, постой, — сказал он. — Ты пойми, что это для меня вопрос жизни и смерти. Я никогда ни с
кем не говорил об этом. И ни с
кем я не могу говорить об этом,
как с тобою. Ведь вот мы с тобой по всему чужие: другие вкусы, взгляды, всё; но я знаю, что ты меня любишь и понимаешь, и от этого я тебя ужасно люблю. Но, ради Бога, будь вполне откровенен.
Но
как же нынче выдают замуж, княгиня ни от
кого не могла узнать.
— Я за матушкой, — улыбаясь,
как и все,
кто встречался с Облонским, отвечал Вронский, пожимая ему руку, и вместе с ним взошел на лестницу. — Она нынче должна быть из Петербурга.
— Я не знаю, — отвечал Вронский, — отчего это во всех Москвичах, разумеется, исключая тех, с
кем говорю, — шутливо вставил он, — есть что-то резкое. Что-то они всё на дыбы становятся, сердятся,
как будто всё хотят дать почувствовать что-то…
— О!
как хорошо ваше время, — продолжала Анна. — Помню и знаю этот голубой туман, в роде того, что на горах в Швейцарии. Этот туман, который покрывает всё в блаженное то время, когда вот-вот кончится детство, и из этого огромного круга, счастливого, веселого, делается путь всё уже и уже, и весело и жутко входить в эту анфиладу, хотя она кажется и светлая и прекрасная….
Кто не прошел через это?
— С
кем мы не знакомы? Мы с женой
как белые волки, нас все знают, — отвечал Корсунский. — Тур вальса, Анна Аркадьевна.
—
Кто я? — еще сердитее повторил голос Николая. Слышно было,
как он быстро встал, зацепив за что-то, и Левин увидал перед собой в дверях столь знакомую и всё-таки поражающую своею дикостью и болезненностью огромную, худую, сутоловатую фигуру брата, с его большими испуганными глазами.
— Да,
как видишь, нежный муж, нежный,
как на другой год женитьбы, сгорал желанием увидеть тебя, — сказал он своим медлительным тонким голосом и тем тоном, который он всегда почти употреблял с ней, тоном насмешки над тем,
кто бы в самом деле так говорил.
«Всё-таки он хороший человек, правдивый, добрый и замечательный в своей сфере, — говорила себе Анна, вернувшись к себе,
как будто защищая его пред кем-то,
кто обвинял его и говорил, что его нельзя любить. Но что это уши у него так странно выдаются! Или он обстригся?»
— Ах, не слушал бы! — мрачно проговорил князь, вставая с кресла и
как бы желая уйти, но останавливаясь в дверях. — Законы есть, матушка, и если ты уж вызвала меня на это, то я тебе скажу,
кто виноват во всем: ты и ты, одна ты. Законы против таких молодчиков всегда были и есть! Да-с, если бы не было того, чего не должно было быть, я — старик, но я бы поставил его на барьер, этого франта. Да, а теперь и лечите, возите к себе этих шарлатанов.
Вронский был не только знаком со всеми, но видал каждый день всех,
кого он тут встретил, и потому он вошел с теми спокойными приемами, с
какими входят в комнату к людям, от которых только что вышли.
— По страсти?
Какие у вас антидилювиальные мысли!
Кто нынче говорит про страсти? — сказала жена посланника.
Она смотрела так просто, так весело, что
кто не знал ее,
как знал муж, не мог бы заметить ничего неестественного ни в звуках, ни в смысле ее слов.
Уж не раз испытав с пользою известное ему средство заглушать свою досаду и всё, кажущееся дурным, сделать опять хорошим, Левин и теперь употребил это средство. Он посмотрел,
как шагал Мишка, ворочая огромные
комья земли, налипавшей на каждой ноге, слез с лошади, взял у Василья севалку и пошел рассевать.
— Очень можно, куда угодно-с, — с презрительным достоинством сказал Рябинин,
как бы желая дать почувствовать, что для других могут быть затруднения,
как и с
кем обойтись, но для него никогда и ни в чем не может быть затруднений.
— Всё молодость, окончательно ребячество одно. Ведь покупаю, верьте чести, так, значит, для славы одной, что вот Рябинин, а не
кто другой у Облонского рощу купил. А еще
как Бог даст расчеты найти. Верьте Богу. Пожалуйте-с. Условьице написать…
Нет, уж извини, но я считаю аристократом себя и людей подобных мне, которые в прошедшем могут указать на три-четыре честные поколения семей, находившихся на высшей степени образования (дарованье и ум — это другое дело), и которые никогда ни перед
кем не подличали, никогда ни в
ком не нуждались,
как жили мой отец, мой дед.
Старший брат был тоже недоволен меньшим. Он не разбирал,
какая это была любовь, большая или маленькая, страстная или не страстная, порочная или непорочная (он сам, имея детей, содержал танцовщицу и потому был снисходителен на это); по он знал, что это любовь ненравящаяся тем,
кому нужна нравиться, и потому не одобрял поведения брата.
И теперь, делая догадки о том,
кто —
кто,
какие между ними отношения и
какие они люди, Кити воображала себе самые удивительные и прекрасные характеры и находила подтверждение в своих наблюдениях.
Но не столько по болезни, сколько по гордости,
как объясняла княгиня, мадам Шталь не была знакома ни с
кем из Русских.
Варенька жила с нею постоянно за границей, и все,
кто знал мадам Шталь, знали и любили М-llе Вареньку,
как все её звали.
— Это
кто?
Какое жалкое лицо! — спросил он, заметив сидевшего на лавочке невысокого больного в коричневом пальто и белых панталонах, делавших странные складки на лишенных мяса костях его ног.
— Да
кто же обманщица? — укоризненно сказала Варенька. — Вы говорите,
как будто…
— Нет, у
кого хочешь спроси, — решительно отвечал Константин Левин, — грамотный,
как работник, гораздо хуже. И дорог починить нельзя; а мосты
как поставят, так и украдут.
По мере того
как он подъезжал, ему открывались шедшие друг за другом растянутою вереницей и различно махавшие косами мужики,
кто в кафтанах,
кто в одних рубахах. Он насчитал их сорок два человека.
Он не верит и в мою любовь к сыну или презирает (
как он всегда и подсмеивался), презирает это мое чувство, но он знает, что я не брошу сына, не могу бросить сына, что без сына не может быть для меня жизни даже с тем,
кого я люблю, но что, бросив сына и убежав от него, я поступлю
как самая позорная, гадкая женщина, — это он знает и знает, что я не в силах буду сделать этого».
Действительно, за чаем, который им принесли на столике — подносе в прохладную маленькую гостиную, между двумя женщинами завязался a cosy chat,
какой и обещала княгиня Тверская до приезда гостей. Они пересуживали тех,
кого ожидали, и разговор остановился на Лизе Меркаловой.
Он, желая выказать свою независимость и подвинуться, отказался от предложенного ему положения, надеясь, что отказ этот придаст ему большую цену; но оказалось, что он был слишком смел, и его оставили; и, волей-неволей сделав себе положение человека независимого, он носил его, весьма тонко и умно держа себя, так,
как будто он ни на
кого не сердился, не считал себя никем обиженным и желает только того, чтоб его оставили в покое, потому что ему весело.
— Меня очень занимает вот что, — сказал Левин. — Он прав, что дело наше, то есть рационального хозяйства, нейдет, что идет только хозяйство ростовщическое,
как у этого тихонького, или самое простое.
Кто в этом виноват?
— Это было рано-рано утром. Вы, верно, только проснулись. Maman ваша спала в своем уголке. Чудное утро было. Я иду и думаю:
кто это четверней в карете? Славная четверка с бубенчиками, и на мгновенье вы мелькнули, и вижу я в окно — вы сидите вот так и обеими руками держите завязки чепчика и о чем-то ужасно задумались, — говорил он улыбаясь. —
Как бы я желал знать, о чем вы тогда думали. О важном?
И у кондитера, и у Фомина, и у Фульда он видел, что его ждали, что ему рады и торжествуют его счастье так же,
как и все, с
кем он имел дело в эти дни.
—
Какое же вы можете иметь сомнение о Творце, когда вы воззрите на творения Его? — продолжал священник быстрым, привычным говором. —
Кто же украсил светилами свод небесный?
Кто облек землю в красоту ее?
Как же без Творца? — сказал он, вопросительно взглянув на Левина.
Как ни часто и много слышали оба о примете, что
кто первый ступит на ковер, тот будет главой в семье, ни Левин, ни Кити не могли об этом вспомнить, когда они сделали эти несколько шагов.
Он испытывал в первую минуту чувство подобное тому,
какое испытывает человек, когда, получив вдруг сильный удар сзади, с досадой и желанием мести оборачивается, чтобы найти виновного, и убеждается, что это он сам нечаянно ударил себя, что сердиться не на
кого и надо перенести и утишить боль.
Отчаяние его еще усиливалось сознанием, что он был совершенно одинок со своим горем. Не только в Петербурге у него не было ни одного человека,
кому бы он мог высказать всё, что испытывал,
кто бы пожалел его не
как высшего чиновника, не
как члена общества, но просто
как страдающего человека; но и нигде у него не было такого человека.
— Но, друг мой, не отдавайтесь этому чувству, о котором вы говорили — стыдиться того, что есть высшая высота христианина:
кто унижает себя, тот возвысится. И благодарить меня вы не можете. Надо благодарить Его и просить Его о помощи. В Нем одном мы найдем спокойствие, утешение, спасение и любовь, — сказала она и, подняв глаза к небу, начала молиться,
как понял Алексей Александрович по ее молчанию.
— Нет, — перебила его графиня Лидия Ивановна. — Есть предел всему. Я понимаю безнравственность, — не совсем искренно сказала она, так
как она никогда не могла понять того, что приводит женщин к безнравственности, — но я не понимаю жестокости, к
кому же? к вам!
Как оставаться в том городе, где вы? Нет, век живи, век учись. И я учусь понимать вашу высоту и ее низость.
Василий Лукич между тем, не понимавший сначала,
кто была эта дама, и узнав из разговора, что это была та самая мать, которая бросила мужа и которую он не знал, так
как поступил в дом уже после нее, был в сомнении, войти ли ему или нет, или сообщить Алексею Александровичу.
Корней, камердинер, сойдя в швейцарскую, спрашивал,
кто и
как пропустил ее, и, узнав, что Капитоныч принял и проводил ее, выговаривал старику.
Те же,
как всегда, были по ложам какие-то дамы с какими-то офицерами в задах лож; те же, Бог знает
кто, разноцветные женщины, и мундиры, и сюртуки; та же грязная толпа в райке, и во всей этой толпе, в ложах и в первых рядах, были человек сорок настоящих мужчин и женщин. И на эти оазисы Вронский тотчас обратил внимание и с ними тотчас же вошел в сношение.
Но Левин ошибся, приняв того,
кто сидел в коляске, за старого князя. Когда он приблизился к коляске, он увидал рядом со Степаном Аркадьичем не князя, а красивого полного молодого человека в шотландском колпачке, с длинными концами лент назади. Это был Васенька Весловский, троюродный брат Щербацких — петербургско-московский блестящий молодой человек, «отличнейший малый и страстный охотник»,
как его представил Степан Аркадьич.
— Ну,
кто ж направо,
кто налево? — спросил Степан Аркадьич. — Направо шире, идите вы вдвоем, а я налево, — беззаботно
как будто сказал он.
В последнее время между двумя свояками установилось
как бы тайное враждебное отношение:
как будто с тех пор,
как они были женаты на сестрах, между ними возникло соперничество в том,
кто лучше устроил свою жизнь, и теперь эта враждебность выражалась в начавшем принимать личный оттенок разговоре.
— Ах,
какая ночь! — сказал Весловский, глядя на видневшиеся при слабом свете зари в большой раме отворенных теперь ворот край избы и отпряженных катков. — Да слушайте, это женские голоса поют и, право, недурно. Это
кто поет, хозяин?
— Messieurs, venez vite! [Господа, идите скорее!] — послышался голос возвратившегося Весловского. — Charmante! [Восхитительна!] Это я открыл. Charmante, совершенная Гретхен, и мы с ней уж познакомились. Право, прехорошенькая! — рассказывал он с таким одобряющим видом,
как будто именно для него сделана она была хорошенькою, и он был доволен тем,
кто приготовил это для него.
Он слышал,
как его лошади жевали сено, потом
как хозяин со старшим малым собирался и уехал в ночное; потом слышал,
как солдат укладывался спать с другой стороны сарая с племянником, маленьким сыном хозяина; слышал,
как мальчик тоненьким голоском сообщил дяде свое впечатление о собаках, которые казались мальчику страшными и огромными; потом
как мальчик расспрашивал,
кого будут ловить эти собаки, и
как солдат хриплым и сонным голосом говорил ему, что завтра охотники пойдут в болото и будут палить из ружей, и
как потом, чтоб отделаться от вопросов мальчика, он сказал: «Спи, Васька, спи, а то смотри», и скоро сам захрапел, и всё затихло; только слышно было ржание лошадей и каркание бекаса.
Полный обед — это ты и предстоящие мне разговоры с тобой, которых я ни с
кем не могла иметь; и я не знаю, за
какой разговор прежде взяться.