Неточные совпадения
— Нет, ты постой, постой, — сказал он. — Ты пойми, что это для меня вопрос жизни и смерти. Я никогда ни с кем не
говорил об этом. И ни с кем я не могу
говорить об этом, как с тобою. Ведь вот мы с тобой по всему чужие: другие вкусы, взгляды, всё; но я знаю, что ты меня любишь и понимаешь, и от этого я тебя ужасно люблю. Но, ради
Бога, будь вполне откровенен.
— Еще слово: во всяком случае, советую решить вопрос скорее. Нынче не советую
говорить, — сказал Степан Аркадьич. — Поезжай завтра утром, классически, делать предложение, и да благословит тебя
Бог…
— Мама, голубчик, ради
Бога, не
говорите. Так страшно
говорить про это.
— Да помилуй, ради самого
Бога, князь, что̀ я сделала? —
говорила княгиня, чуть не плача.
— А эта женщина, — перебил его Николай Левин, указывая на нее, — моя подруга жизни, Марья Николаевна. Я взял ее из дома, — и он дернулся шеей,
говоря это. — Но люблю ее и уважаю и всех, кто меня хочет знать, — прибавил он, возвышая голос и хмурясь, — прошу любить и уважать ее. Она всё равно что моя жена, всё равно. Так вот, ты знаешь, с кем имеешь дело. И если думаешь, что ты унизишься, так вот
Бог, а вот порог.
— Сергей Иваныч? А вот к чему! — вдруг при имени Сергея Ивановича вскрикнул Николай Левин, — вот к чему… Да что
говорить? Только одно… Для чего ты приехал ко мне? Ты презираешь это, и прекрасно, и ступай с
Богом, ступай! — кричал он, вставая со стула, — и ступай, и ступай!
Да, слава
Богу, и нечего
говорить», сказала она себе.
— Ну, будет, будет! И тебе тяжело, я знаю. Что делать? Беды большой нет.
Бог милостив… благодарствуй… —
говорил он, уже сам не зная, что
говорит, и отвечая на мокрый поцелуй княгини, который он почувствовал на своей руке, и вышел из комнаты.
— Анна, ради
Бога не
говори так, — сказал он кротко. — Может быть, я ошибаюсь, но поверь, что то, что я
говорю, я
говорю столько же за себя, как и за тебя. Я муж твой и люблю тебя.
— Анна! Анна! —
говорил он дрожащим голосом. — Анна, ради
Бога!…
Вид этот
говорил: всё это хорошо, да как
Бог даст.
— А знаешь, я о тебе думал, — сказал Сергей Иванович. — Это ни на что не похоже, что у вас делается в уезде, как мне порассказал этот доктор; он очень неглупый малый. И я тебе
говорил и
говорю: нехорошо, что ты не ездишь на собрания и вообще устранился от земского дела. Если порядочные люди будут удаляться, разумеется, всё пойдет
Бог знает как. Деньги мы платим, они идут на жалованье, а нет ни школ, ни фельдшеров, ни повивальных бабок, ни аптек, ничего нет.
— Знаете, вы напоминаете мне анекдот о советах больному: «вы бы попробовали слабительное». — «Давали: хуже». — «Попробуйте пиявки». — «Пробовали: хуже». — «Ну, так уж только молитесь
Богу». — «Пробовали: хуже». Так и мы с вами. Я
говорю политическая экономия, вы
говорите — хуже. Я
говорю социализм — хуже. Образование — хуже.
— Нет, нет, не может быть! Нет, ради
Бога, вы ошиблись! —
говорила Долли, дотрагиваясь руками до висков и закрывая глаза.
— Слава
Богу, слава
Богу, — заговорила она, — теперь всё. готово. Только немножко вытянуть ноги. Вот так, вот прекрасно. Как эти цветы сделаны без вкуса, совсем не похоже на фиалку, —
говорила она, указывая на обои. — Боже мой! Боже мой. Когда это кончится? Дайте мне морфину. Доктор! дайте же морфину. О, Боже мой, Боже мой!
— Мне вас ужасно жалко! И как бы я счастлив был, если б устроил это! — сказал Степан Аркадьич, уже смелее улыбаясь. — Не
говори, не
говори ничего! Если бы
Бог дал мне только сказать так, как я чувствую. Я пойду к нему.
— Я во всем сомневаюсь. Я сомневаюсь иногда даже в существовании
Бога, — невольно сказал Левин и ужаснулся неприличию того, что он
говорил. Но на священника слова Левина не произвели, как казалось, впечатления.
— Потому, что ехать
Бог знает куда, по каким дорогам, гостиницам. Ты стеснять меня будешь, —
говорил Левин, стараясь быть хладнокровным.
Агафья Михайловна,
говоря об умершем старике, сказала: «Что ж, слава
Богу, причастили, соборовали, дай
Бог каждому так умереть».
Он
говорил, обращаясь к
Богу: «сделай, если Ты существуешь, то, чтоб исцелился этот человек (ведь это самое повторялось много раз), и Ты спасешь его и меня».
— Анна, ради
Бога! что с вами? — сказал он, будя ее, точно так же, как
говорил ей когда-то ее муж.
Оставшись одна, Долли помолилась
Богу и легла в постель. Ей всею душой было жалко Анну в то время, как она
говорила с ней; но теперь она не могла себя заставить думать о ней. Воспоминания о доме и детях с особенною, новою для нее прелестью, в каком-то новом сиянии возникали в ее воображении. Этот ее мир показался ей теперь так дорог и мил, что она ни за что не хотела вне его провести лишний день и решила, что завтра непременно уедет.
— А вот проснется,
Бог даст, сами увидите. Как вот этак сделаю, он так и просияет, голубчик. Так и просияет, как денек ясный, —
говорила Агафья Михайловна.
И вдруг тот же Федор
говорит, что для брюха жить дурно, а надо жить для правды, для
Бога, и я с намека понимаю его!
— Ну, слава
Богу! Я не знаю, что
говорю!
Неточные совпадения
«Ах, боже мой!» — думаю себе и так обрадовалась, что
говорю мужу: «Послушай, Луканчик, вот какое счастие Анне Андреевне!» «Ну, — думаю себе, — слава
богу!» И
говорю ему: «Я так восхищена, что сгораю нетерпением изъявить лично Анне Андреевне…» «Ах, боже мой! — думаю себе.
Анна Андреевна. Пустяки, совершенные пустяки! Я никогда не была червонная дама. (Поспешно уходит вместе с Марьей Антоновной и
говорит за сценою.)Этакое вдруг вообразится! червонная дама!
Бог знает что такое!
Городничий. Там купцы жаловались вашему превосходительству. Честью уверяю, и наполовину нет того, что они
говорят. Они сами обманывают и обмеривают народ. Унтер-офицерша налгала вам, будто бы я ее высек; она врет, ей-богу врет. Она сама себя высекла.
Лука Лукич (летит вон почти бегом и
говорит в сторону).Ну слава
богу! авось не заглянет в классы!
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То есть, не то уж
говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь, ни в чем не нуждается; нет, ему еще подавай:
говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.