Неточные совпадения
Прежде Гоголь в беседе с близкими знакомыми выражал много добродушия и охотно вдавался во все капризы своего юмора и воображения; теперь он был очень скуп
на слова, и все, что
ни говорил, говорил,
как человек, у которого неотступно пребывала в голове мысль, что «с словом надобно обращаться честно», или который исполнен сам к себе глубокого почтения.
В его темно-серых глазах, осененных черными ресницами, наблюдатель прочел бы необыкновенную, бессознательную и
как бы невольную решительность, не позволявшую ему
ни на миг задуматься в минуту действия.
Как раз нагрянут,
ни с того
ни с другого, словно снег
на голову!
— А провал их знает, постоят ли, батюшка! Ворон ворону глаз не выклюет; а я слышал,
как они промеж себя поговаривали черт знает
на каком языке,
ни слова не понять, а, кажись, было по-русски! Берегись, боярин, береженого коня и зверь не вредит!
— А помнишь ли, Никитушка, — продолжал он, обняв князя одною рукой за плеча, — помнишь ли,
как ты
ни в
какой игре обмана не терпел? Бороться ли с кем начнешь али
на кулачках биться, скорей дашь себя
на землю свалить, чем подножку подставишь или что против уговора сделаешь. Все, бывало, снесешь, а уж лукавства
ни себе,
ни другим не позволишь!
Прежде бывало, коли кто донес
на тебя, тот и очищай сам свою улику; а теперь
какая у него
ни будь рознь в словах, берут тебя и пытают по одной язычной молвке!
Как ни бесстрашен бывает человек, он никогда не равнодушен к мысли, что его ожидает близкая смерть, не славная смерть среди стука мечей или грома орудий, но темная и постыдная, от рук презренного палача. Видно, Серебряный, проезжая мимо места казней, не умел подавить внутреннего волнения, и оно невольно отразилось
на впечатлительном лице его; вожатые посмотрели
на князя и усмехнулись.
Эта милость не совсем обрадовала Серебряного. Иоанн, может быть, не знал еще о ссоре его с опричниками в деревне Медведевке. Может быть также (и это случалось часто), царь скрывал
на время гнев свой под личиною милости, дабы внезапное наказание, среди пира и веселья, показалось виновному тем ужаснее.
Как бы то
ни было, Серебряный приготовился ко всему и мысленно прочитал молитву.
И что это за человек, — продолжал боярин, глядя
на Годунова, — никогда не суется вперед, а всегда тут; никогда не прямит, не перечит царю, идет себе окольным путем,
ни в
какое кровавое дело не замешан,
ни к чьей казни не причастен.
— Приехали мы, государь, объездом в деревню Медведевку,
как вдруг они, окаянные, откуда
ни возьмись, напустились
на нас напуском, грянули
как снег
на голову, перекололи, перерубили человек с десятеро, достальных перевязали; а боярин-то их, разбойник, хотел было нас всех перевешать, а двух станичников, что мы было объездом захватили, велел свободить и пустить
на волю!
— Слушай! — произнес он, глядя
на князя, — я помиловал тебя сегодня за твое правдивое слово и прощения моего назад не возьму. Только знай, что, если будет
на тебе
какая новая вина, я взыщу с тебя и старую. Ты же тогда, ведая за собою свою неправду, не захоти уходить в Литву или к хану,
как иные чинят, а дай мне теперь же клятву, что, где бы ты
ни был, ты везде будешь ожидать наказания,
какое захочу положить
на тебя.
Как услышал князя Серебряного,
как узнал, что он твой объезд за душегубство разбил и не заперся перед царем в своем правом деле, но
как мученик пошел за него
на смерть, — тогда забилось к нему сердце мое,
как ни к кому еще не бивалось, и вышло из мысли моей колебание, и стало мне ясно
как день, что не
на вашей стороне правда!
Может быть, Иоанн, когда успокоилась встревоженная душа его, приписал поступок любимца обманутому усердию; может быть, не вполне отказался от подозрений
на царевича.
Как бы то
ни было, Скуратов не только не потерял доверия царского, но с этой поры стал еще драгоценнее Иоанну. Доселе одна Русь ненавидела Малюту, теперь стал ненавидеть его и самый царевич; Иоанн был отныне единственною опорой Малюты. Общая ненависть ручалась царю за его верность.
— Не то, — отвечал старый разбойник, — уж взялся идти, небось оглядываться не стану; да только вот сам не знаю, что со мной сталось; так тяжело
на сердце,
как отродясь еще не бывало, и о чем
ни задумаю, все опять то же да то же
на ум лезет!
Вот уж двадцать лет минуло с той поры,
как тоска ко мне прикачнулась, привалилася, а никто
ни на Волге,
ни на Москве про то не знает; никому я
ни слова не вымолвил; схоронил тоску в душе своей, да и ношу двадцать лет, словно жернов
на шее.
— Да то, что
ни ты,
ни я, мы не бабы, не красные девицы; много у нас крови
на душе; а ты мне вот что скажи, атаман: приходилось ли тебе так, что
как вспомнишь о каком-нибудь своем деле, так тебя словно клещами за сердце схватит и холодом и жаром обдаст с ног до головы, и потом гложет, гложет, так что хоть бы
на свет не родиться?
— «
Как во старом было городе, — начал он, — в Новегороде,
как во том ли во Новегороде, со посадской стороны, жил Акундин-молодец, а и тот ли Акундин, молодой молодец,
ни пива не варил,
ни вина не курил,
ни в торгу не торговал; а ходил он, Акундин, со повольницей, и гулял он, Акундин, по Волхву по реке
на суденышках.
— Нет, ребятушки, — сказал Перстень, — меня не просите. Коли вы и не пойдете с князем, все ж нам дорога не одна. Довольно я погулял здесь, пора
на родину. Да мы же и повздорили немного, а порванную веревку
как ни вяжи, все узел будет. Идите с князем, ребятушки, или выберите себе другого атамана, а лучше послушайтесь моего совета, идите с князем; не верится мне после нашего дела, чтобы царь и его и вас не простил!
— Послушай, князь, ты сам себя не бережешь; такой, видно, уж нрав у тебя; но бог тебя бережет.
Как ты до сих пор
ни лез в петлю, а все цел оставался. Должно быть, не написано тебе пропасть
ни за что
ни про что. Кабы ты с неделю тому вернулся, не знаю, что бы с тобой было, а теперь, пожалуй, есть тебе надежда; только не спеши
на глаза Ивану Васильевичу; дай мне сперва увидеть его.
Лица, подобные Василию Блаженному, князю Репнину, Морозову или Серебряному, являлись нередко
как светлые звезды
на безотрадном небе нашей русской ночи, но,
как и самые звезды, они были бессильны разогнать ее мрак, ибо светились отдельно и не были сплочены,
ни поддерживаемы общественным мнением.
Платя дань веку, вы видели в Грозном проявление божьего гнева и сносили его терпеливо; но вы шли прямою дорогой, не бояся
ни опалы,
ни смерти; и жизнь ваша не прошла даром, ибо ничто
на свете не пропадает, и каждое дело, и каждое слово, и каждая мысль вырастает,
как древо; и многое доброе и злое, что
как загадочное явление существует поныне в русской жизни, таит свои корни в глубоких и темных недрах минувшего.
Неточные совпадения
Городничий (бьет себя по лбу).
Как я — нет,
как я, старый дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу
на службе;
ни один купец,
ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал
на уду. Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул рукой)нечего и говорить про губернаторов…
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То есть, не то уж говоря, чтоб
какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают
на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь,
ни в чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и
на Онуфрия его именины. Что делать? и
на Онуфрия несешь.
И нарочно посмотрите
на детей:
ни одно из них не похоже
на Добчинского, но все, даже девочка маленькая,
как вылитый судья.
Анна Андреевна. Ну, скажите, пожалуйста: ну, не совестно ли вам? Я
на вас одних полагалась,
как на порядочного человека: все вдруг выбежали, и вы туда ж за ними! и я вот
ни от кого до сих пор толку не доберусь. Не стыдно ли вам? Я у вас крестила вашего Ванечку и Лизаньку, а вы вот
как со мною поступили!
— // Думал он сам,
на Аришу-то глядя: // «Только бы ноги Господь воротил!» //
Как ни просил за племянника дядя, // Барин соперника в рекруты сбыл.