Неточные совпадения
— А кладовая? Слышь ты, брат, чтоб сейчас отыскалось
место, овес лошадям и ужин боярину! Мы ведь знаем друг друга, меня
не морочь!
Надеваю платье, сажусь на конь; со всех
мест бояре спешат ко Кремлю, кто верхом, кто сам о себе, словно простой человек, даже никто о чести своей
не думает!
Морозов посмотрел на князя с грустным участием, но видно было, что внутри души своей он его одобряет и что сам
не поступил бы иначе, если бы был на его
месте.
Как ни бесстрашен бывает человек, он никогда
не равнодушен к мысли, что его ожидает близкая смерть,
не славная смерть среди стука мечей или грома орудий, но темная и постыдная, от рук презренного палача. Видно, Серебряный, проезжая мимо
места казней,
не умел подавить внутреннего волнения, и оно невольно отразилось на впечатлительном лице его; вожатые посмотрели на князя и усмехнулись.
Они с ним говорили как с равным и
не оказывали ему особенной почтительности; но когда он подходил к какому-нибудь кружку, то кружок раздвигался, а сидевшие на лавках вставали и уступали ему
место.
Серебряному пришлось сидеть недалеко от царского стола, вместе с земскими боярами, то есть с такими, которые
не принадлежали к опричнине, но, по высокому сану своему, удостоились на этот раз обедать с государем. Некоторых из них Серебряный знал до отъезда своего в Литву. Он мог видеть с своего
места и самого царя, и всех бывших за его столом. Грустно сделалось Никите Романовичу, когда он сравнил Иоанна, оставленного им пять лет тому назад, с Иоанном, сидящим ныне в кругу новых любимцев.
Серебряный видел с своего
места, как Вяземский изменился в лице и как дикая радость мелькнула на чертах его, но
не слыхал он, о чем шла речь между князем и Иваном Васильевичем.
— Куда глаза глядят, батюшка; земля
не клином сошлась,
места довольно!
— Старая дура? — повторила она, — я старая дура? Вспомянете вы меня на том свете, оба вспомянете! Все твои поплечники, Ваня, все примут мзду свою, еще в сей жизни примут, и Грязной, и Басманов, и Вяземский; комуждо воздается по делам его, а этот, — продолжала она, указывая клюкою на Малюту, — этот
не примет мзды своей: по его делам нет и муки на земле; его мука на дне адовом; там ему и
место готово; ждут его дьяволы и радуются ему! И тебе есть там
место, Ваня, великое, теплое
место!
Но в это самое утро, когда гончие царевича дружно заливались в окрестностях Москвы, а внимание охотников, стоявших на лазах, было поглощено ожиданием, и каждый напрягал свое зрение, и ни один
не заботился о том, что делали его товарищи, — в это время по глухому проселку скакали, удаляясь от
места охоты, Хомяк и Малюта, а промеж них со связанными руками, прикрученный к седлу, скакал кто-то третий, которого лицо скрывал черный башлык, надвинутый до самого подбородка.
К сему-то проклятому
месту, но
не в темную ночь, а в утро солнечное, Малюта и опричники его направляли бег свой.
— Ребята! — сказал, подбегая к ним, один молодец, — атаман опять начал рассказывать про свое житье на Волге. Все бросили и песни петь, и сказки слушать, сидят вокруг атамана. Пойдем поскорее, а то
места не найдем!
— Государь! — сказал он, — на то щука в море, чтобы карась
не дремал!
Не привычен я ни к ратному строю, ни к торговому делу. Прости, государь; вон уж пыль сюда подвигается; пора назад; рыба ищет где поглубже, а наш брат — где
место покрепче!
— Дорогие гости, — сказал он, — теперь, по старинной русской обыклости, прошу вас, уважили б вы дом мой,
не наложили б охулы на мое хозяйство, прошу вас, дорогие гости,
не побрезгали бы вы поцеловать жену мою! Дмитриевна, становись в большом
месте и отдавай все поцелуи, каждому поочередно!
Он осмотрел пистолю и подошел к двери. Елена
не двигалась с
места. Морозов оглянулся.
— Вишь, как господь тебя соблюл, боярыня, — сказал незнакомый старик, любопытно вглядываясь в черты Елены, — ведь возьми конь немного левее, прямо попала бы в плёс; ну да и конь-то привычный, — продолжал он про себя, —
место ему знакомо; слава богу,
не в первый раз на мельнице!
«Ехал человек стар, конь под ним кар, по ристаням, по дорогам, по притонным
местам. Ты, мать, руда жильная, жильная, телесная, остановись, назад воротись. Стар человек тебя запирает, на покой согревает. Как коню его воды
не стало, так бы тебя, руда-мать,
не бывало. Пух земля, одна семья, будь по-моему! Слово мое крепко!»
— Тише, Галка, полно те фыркать, — говорил он, трепля лошадь по крутой шее, — вишь, какая неугомонная, ничего расслушать
не даст. Фу ты пропасть, никак и
места не спознаю! Все липа да орешник, а когда в ту пору ночью ехали, кажись, смолою попахивало!
Недаром же я и колесил целый день круг этого
места; кабы
не боярина выручать, ни за что бы сюда
не приехал!
Мысль простить Серебряного мелькнула в душе его, но тотчас же уступила
место убеждению, что Никита Романович принадлежит к числу людей, которых
не должно терпеть в государстве.
Пусть же им будут песни сладкие, гусли звонкие, сказанья великие; а кто их напоит-накормит, от темныя ночи оборонит, тому я дам в раю
место;
не заперты в рай тому двери!»
Здесь Иван Васильевич глубоко вздохнул, но
не открыл очей. Зарево пожара делалось ярче. Перстень стал опасаться, что тревога подымется прежде, чем они успеют достать ключи.
Не решаясь сам тронуться с
места, чтобы царь
не заметил его движения по голосу, он указал Коршуну на пожар, потом на спящего Иоанна и продолжал...
Версты полторы от
места, где совершилось нападение на Максима, толпы вооруженных людей сидели вокруг винных бочек с выбитыми днами. Чарки и берестовые черпала ходили из рук в руки. Пылающие костры освещали резкие черты, всклокоченные бороды и разнообразные одежды. Были тут знакомые нам лица: и Андрюшка, и Васька, и рыжий песенник; но
не было старого Коршуна. Часто поминали его разбойники, хлебая из черпал и осушая чарки.
— Пора! — сказал Серебряный, садясь в седло, и вынул саблю. — Чур меня слушаться, ребята,
не сбиваться в кучу,
не рассыпаться врозь, каждый знай свое
место. С богом, за мной!
При входе Серебряного Басманов приветствовал его наклонением головы, но
не тронулся с
места.
Вяземский ничего
не отвечал и направился было к
месту, где привязал коня, но вдруг остановился.
Место, на которое указывал гусляр, было приготовлено для самого царя. Оно состояло из дощатого помоста, покрытого червленым сукном. На нем были поставлены царские кресла, а торчавшие там копья и рогатины принадлежали опричникам, окружавшим помост. Другие опричники стояли у цепи, протянутой вокруг поля, то есть просторного
места, приготовленного для конного или пешего боя, смотря по уговору бойцов. Они отгоняли народ бердышами и
не давали ему напирать на цепь.
— «А досудятся до поля, — читал он, указывая пальцем на одно
место в судебнике, — а у поля,
не стояв, помирятся…» — как дьяка прервали восклицания толпы.
Теперь, подняв голову, раздув огненные ноздри и держа черный хвост на отлете, он сперва легкою поступью, едва касаясь земли, двинулся навстречу коню Морозова; но когда князь,
не съезжаясь с противником, натянул гремучие поводья, аргамак прыгнул в сторону и перескочил бы через цепь, если бы седок ловким поворотом
не заставил его вернуться на прежнее
место.
Но гусляр, видно, отошел на другое
место, и сколько ни глядел Митька, он
не мог найти его.
— Боярин Дружина! — сказал торжественно Иоанн, вставая с своего
места, — ты божьим судом очистился предо мною. Господь бог, чрез одоление врага твоего, показал твою правду, и я
не оставлю тебя моею милостью.
Не уезжай из Слободы до моего приказа. Но это, — продолжал мрачно Иоанн, — только половина дела. Еще самый суд впереди. Привести сюда Вяземского!
— Государь, — сказал смиренно Годунов, желая выручить Морозова, —
не нам, а тебе о
местах судить. Старые люди крепко держатся старого обычая, и ты
не гневись на боярина, что помнит он разряды. Коли дозволишь, государь, я сяду ниже Морозова; за твоим столом все
места хороши!
— Никита, — прибавил он благоволительно и оставляя свою руку на плече князя, — у тебя сердце правдивое, язык твой
не знает лукавства; таких-то слуг мне и надо. Впишись в опричнину; я дам тебе
место выбылого Вяземского! Тебе я верю, ты меня
не продашь.
— Я дело другое, князь. Я знаю, что делаю. Я царю
не перечу; он меня сам
не захочет вписать; так уж я поставил себя. А ты, когда поступил бы на
место Вяземского да сделался бы оружничим царским, то был бы в приближении у Ивана Васильевича, ты бы этим всей земле послужил. Мы бы с тобой стали идти заодно и опричнину, пожалуй, подсекли бы!
Через несколько часов лес начал редеть. Меж деревьями забелела каменная ограда, и на расчищенной поляне показался монастырь. Он
не стоял, подобно иным обителям, на возвышенном
месте. Из узких решетчатых окон
не видно было обширных монастырских угодий, и взор везде упирался лишь в голые стволы и мрачную зелень сосен, опоясывавших тесным кругом ограду. Окрестность была глуха и печальна; монастырь, казалось, принадлежал к числу бедных.
Серебряный опустил голову. Вскипевшее в нем негодование уступило
место строгим понятиям долга, в которых он был воспитан и которые доселе свято хранил в своем сердце, хотя и
не всегда был в силах им покоряться.
Дикие жители ее, белки и верхолазы,
не привыкшие в этом безлюдном
месте бояться человека,
не прятались при виде ратников, а только взбирались на верхние сучья и любопытно глядели оттуда на проходивших.
— Да живет Русская земля! — проговорил он тихо и, поклонившись на все стороны, сел опять на свое
место,
не прибавляя ни слова.