Налоги же, платимые канаками, были в ту пору незначительными, и, таким образом, маленькое Гавайское королевство благоденствовало, и жители его, довольствующиеся более чем скромными жилищами, почти одной растительной пищей и не нуждающиеся благодаря чудному климату в обилии одежд, могли бы считаться одним из счастливейших народов в подлунной, если бы европейцы, особенно в
лице матросов с китобойных кораблей, не познакомили их и с изнанкой цивилизации, и в особенности с ромом и виски.
Неточные совпадения
— И я на корвете иду! — поспешил сказать Володя, сразу почувствовавший симпатию к этому низенькому и коренастому, черноволосому
матросу с серьгой. Было что-то располагающее и в веселом и добродушном взгляде его небольших глаз, и в интонации его голоса, и в выражении его некрасивого рябого красно-бурого
лица.
В палубе почти не видно было лежащих
матросов, и
лица у всех не были бледные, как вчера.
В первый день рождества Христова, встреченный далеко от родины, под тропиками, среди тепла, под ярко-голубым небом, с выси которого сверкало палящее солнце,
матросы с утра приоделись по-праздничному: в чистые белые рубахи. Все побрились и подстриглись, и
лица у всех были торжественные. Не слышно было на баке обычных шуток и смеха — это все еще будет после, а теперь
матросы ожидали обедни.
На верхней палубе, на которой спали на разостланных тюфячках
матросы, занимая все ее пространство от мостика и до бака, вырисовывались сотни красных, загорелых грубоватых и добродушных
лиц, покрытых масляным налетом. Им сладко спалось на воздухе под освежительным дыханием благодатного ветерка. Раздавался дружный храп на все лады.
Матросы просыпались, будили соседей, потягивались, зевали и крестились, слушая импровизацию боцмана не без некоторого чувства удовольствия знатоков и ценителей, внимающих арии виртуоза-певца. При некоторых пассажах на заспанных
лицах светились улыбки, порой раздавался смех и слышались голоса...
И, точно понимая, что «с водой шутить нельзя», как говорит Бастрюков,
матросы, особенно старые, поют молитву сосредоточенные и серьезные, осеняя свои загорелые
лица широкими крестами.
Потягиваясь и зевая, поднимаются
матросы, обливают свои
лица водой из парусинных ведер, и затем начинаются занятия.
И при общем смехе свита Нептуна хватала
матросов, мазала им
лица сажей, сажала в большую бочку с водой и после окачивала водой из брандспойта. Особенно доставалось «чиновникам».
Точно такие же впечатления переживал и Володя. Несмотря на то что он старался не поддаваться скуке и добросовестно занимался, много читал и не оставлял занятий с
матросами, все-таки находили минуты хандры и неодолимого желания перелететь в Офицерскую и быть со своими… Длинный переход с вечно одними и теми же впечатлениями, в обществе одних и тех же
лиц казался ему под конец утомительным. И ему, как и всем, хотелось берега, берега.
Все
матросы и офицеры были наверху и с бледными испуганными
лицами смотрели то на бушующий океан, то на мостик. Многие крестились и шептали молитвы. Смерть, казалось, смотрела на моряков из этих водяных громад, которые, казалось, вот-вот сейчас задавят маленький корвет.
Между тем многие
матросы спускаются вниз и с какой-то суровой торжественностью переодеваются в чистые рубахи, следуя традиционному обычаю моряков надевать перед гибелью чистое белье. В палубе у образа многие лежат распростертые в молитве и затем подымаются и пробираются наверх с каким-то покорным отчаянием на
лицах. Среди молодых
матросов слышны скорбные вздохи; многие плачут.
В свою очередь и полисмен, по счастью, не догадался, каким оскорблениям подверглась в его
лице власть, но, увидав, что
матрос продолжает петь песни, заговорил решительнее и серьезнее и взял
матроса за руку…
В немногочисленной публике, сидящей на скамьях, легкое волнение. Все не без любопытства смотрят на белобрысого, курносого
матроса Ефремова, сконфуженное
лицо которого дышит добродушием и некоторым недоумением. Он сидит отдельно, сбоку, за черной решеткой, рядом с Ашаниным, а против них, за такой же решеткой, высокий, стройный и красивый сипай, с бронзово-смуглым
лицом и большими темными, слегка навыкате глазами, серьезными и не особенно умными.
Полисмен Уйрида начал довольно обстоятельный рассказ на не совсем правильном английском языке об обстоятельствах дела: о том, как русский
матрос был пьян и пел «более чем громко» песни, — «а это было, господин судья, в воскресенье, когда христианину надлежит проводить время более прилично», — как он, по званию полисмена, просил русского
матроса петь не так громко, но русский
матрос не хотел понимать ни слов, ни жестов, и когда он взял его за руку, надеясь, что русский
матрос после этого подчинится распоряжению полиции, «этот человек, — указал полисмен пальцем на «человека», хлопавшего напротив глазами и дивившегося всей этой странной обстановке, — этот человек без всякого с моей стороны вызова, что подтвердят и свидетели, хватил меня два раза по
лицу…
Адмирал медленно обходил по фронту, и
матросы провожали адмирала глазами, взглядывая на его умное серьезное
лицо.
По всем этим загорелым сурово-напряженным
лицам видно, что
матросы уже считают Артемьева погибшим и не надеются на спасение.
Матросы радостно крестятся. У всех просветлели
лица.
Матросы так и рвались, чтобы отметить «Коршуну» за его недавнее первенство, вызвавшее адмиральский гнев. Капитан то и дело взглядывал на «Коршун» ни жив ни мертв. У старшего офицера на
лице стояло такое напряженное выражение нетерпения и вместе с тем страдания, что, казалось, он тут же на мостике растянется от отчаяния, если «Витязь» опоздает. И он командует громко, отрывисто и властно.