Черная
ночь молчала в саду за окнами украшенного брачного чертога, — а издали доносились откуда-то веселые песни, смех, музыка, шумные восклицания.
Дико-жалобен и страшен был одинокий крик о помощи, и ниоткуда не было ответа. Как саван, облипала его глухая и бесстрастная тишина, и был он мертв в этой одежде мертвых; нелепо задирали ножки опрокинутые стулья и стыдливо сверкали днищами; растерянно кривился старый комод, и
ночь молчала. И все слабее, все жалобнее становился одинокий крик о помощи:
Неточные совпадения
«Куда?..» — переглянулися // Тут наши мужики, // Стоят,
молчат, потупились… // Уж
ночь давно сошла, // Зажглися звезды частые // В высоких небесах, // Всплыл месяц, тени черные // Дорогу перерезали // Ретивым ходокам. // Ой тени! тени черные! // Кого вы не нагоните? // Кого не перегоните? // Вас только, тени черные, // Нельзя поймать — обнять!
Финал гремит; пустеет зала; // Шумя, торопится разъезд; // Толпа на площадь побежала // При блеске фонарей и звезд, // Сыны Авзонии счастливой // Слегка поют мотив игривый, // Его невольно затвердив, // А мы ревем речитатив. // Но поздно. Тихо спит Одесса; // И бездыханна и тепла // Немая
ночь. Луна взошла, // Прозрачно-легкая завеса // Объемлет небо. Всё
молчит; // Лишь море Черное шумит…
—
Молчи ж, говорят тебе, чертова детина! — закричал Товкач сердито, как нянька, выведенная из терпенья, кричит неугомонному повесе-ребенку. — Что пользы знать тебе, как выбрался? Довольно того, что выбрался. Нашлись люди, которые тебя не выдали, — ну, и будет с тебя! Нам еще немало
ночей скакать вместе. Ты думаешь, что пошел за простого козака? Нет, твою голову оценили в две тысячи червонных.
В ожидании, пока ему переменят рубашку, которую предстояло
ночью же вымыть, мальчик сидел на стуле
молча, с серьезною миной, прямо и недвижимо, с протянутыми вперед ножками, плотно вместе сжатыми, пяточками к публике, а носками врозь.
Фенечка
молча заглянула к нему в беседку и скрылась, а он с изумлением заметил, что
ночь успела наступить с тех пор, как он замечтался.