Неточные совпадения
Что касается до нас, то мы знакомились с природою случайно и урывками — только во время переездов на
долгих в Москву или из одного имения в другое. Остальное время все кругом нас было темно и безмолвно. Ни о какой охоте никто и понятия не имел, даже ружья, кажется, в целом доме не было. Раза два-три в год матушка позволяла себе нечто вроде partie de plaisir [пикник (фр.).] и отправлялась всей семьей в лес по грибы или в соседнюю деревню, где был большой пруд, и происходила ловля карасей.
Повторяю: так
долгое время думал я, вслед за общепризнанным мнением о привилегиях детского возраста. Но
чем больше я углублялся в детский вопрос,
чем чаще припоминалось мне мое личное прошлое и прошлое моей семьи, тем больше раскрывалась передо мною фальшь моих воззрений.
Мучительно жить в такие эпохи, но у людей, уже вступивших на арену зрелой деятельности, есть, по крайней мере, то преимущество,
что они сохраняют за собой право бороться и погибать. Это право избавит их от душевной пустоты и наполнит их сердца сознанием выполненного
долга —
долга не только перед самим собой, но и перед человечеством.
Разговор шел деловой: о торгах, о подрядах, о ценах на товары. Некоторые из крестьян поставляли в казну полотна, кожи, солдатское сукно и проч. и рассказывали, на какие нужно подниматься фортели, чтоб подряд исправно сошел с рук. Время проходило довольно оживленно, только душно в комнате было, потому
что вся семья хозяйская считала
долгом присутствовать при приеме. Даже на улице скоплялась перед окнами значительная толпа любопытных.
Словом сказать, даже в то льготное время он сумел так устроиться,
что, не выезжая из захолустья, не только проживал свой собственный доход, но и не выходил из
долгов, делать которые был великий искусник.
Неоднократно Иван Фомич сбирался бежать от своего патрона, но всякий раз его удерживала мысль,
что в таком случае
долг, доросший до значительной цифры, пожалуй, пропадет безвозвратно.
— На
что же-с! В ней, в пустошоночке-то, и всего десятин семьдесят вряд ли найдется, так я бы на круг по двадцати рубликов заплатил. Часточку
долга и скостили бы, а остальное я бы подождал.
— Видишь, и Корнеич говорит,
что можно. Я, брат, человек справедливый: коли делать дела, так чтоб было по чести. А второе — вот
что. Продаю я тебе лес за пять тысяч, а жене скажем,
что за четыре. Три тысячи ты
долгу скостишь, тысячу жене отдашь, а тысячу — мне. До зарезу мне деньги нужны.
—
Что с вами делать! Только для вас… — произносит он с усилием. — Долгу-то много еще останется: с лишком четыре тысячи.
На выкуп он, однако ж, не шел: боялся,
что выкупную ссуду подстерегут. Долгов-то, пожалуй, не покроют, а его последнего куска лишат, да еще несостоятельным объявят… Но и тут фортель нашелся. Ждали-ждали кредиторы, да и потребовали принудительного выкупа. Получивши это известие, он совсем растерялся. Бездна разоренья, темная и зияющая, разверзлась пред ним во всем ужасе нищеты. Он сидел, уставившись в даль неподвижными глазами, и шептал бессвязные слова.
Разумеется, ей было известно,
что муж по уши запутался в
долгах, но она и в подозрении не имела,
что и ей придется отвечать за эти
долги.
Но ни Арсению Потапычу, ни Филаниде Протасьевне скучать по дочерям некогда. Слава Богу, родительский
долг выполнили, пристроили —
чего ж больше! А сверх того, и страда началась, в яровое поле уже выехали с боронами мужички. Как образцовый хозяин, Пустотелов еще с осени вспахал поле, и теперь приходится только боронить. Вскоре после Николина дня поле засеют овсом и опять вспашут и заборонят.
Москва сразу раскрыла то,
что, вероятно, еще
долгое время таилось бы под спудом.
Милочка несдобровала. Под руководством мамаши она завела такое веселье в Веригине,
что и вмешательство старика Бурмакина не помогло. Сумма
долгов, постепенно возрастая, дошла наконец до того,
что потребовалось продать Веригино. Разумеется, Валентин Осипыч изъявил полное согласие, чтобы осуществить продажу.
Неточные совпадения
Городничий. Чш! (Закрывает ему рот.)Эк как каркнула ворона! (Дразнит его.)Был по приказанию! Как из бочки, так рычит. (К Осипу.)Ну, друг, ты ступай приготовляй там,
что нужно для барина. Все,
что ни есть в
долге, требуй.
Кто видывал, как слушает // Своих захожих странников // Крестьянская семья, // Поймет,
что ни работою // Ни вечною заботою, // Ни игом рабства
долгого, // Ни кабаком самим // Еще народу русскому // Пределы не поставлены: // Пред ним широкий путь. // Когда изменят пахарю // Поля старозапашные, // Клочки в лесных окраинах // Он пробует пахать. // Работы тут достаточно. // Зато полоски новые // Дают без удобрения // Обильный урожай. // Такая почва добрая — // Душа народа русского… // О сеятель! приди!..
А если и действительно // Свой
долг мы ложно поняли // И наше назначение // Не в том, чтоб имя древнее, // Достоинство дворянское // Поддерживать охотою, // Пирами, всякой роскошью // И жить чужим трудом, // Так надо было ранее // Сказать…
Чему учился я? //
Что видел я вокруг?.. // Коптил я небо Божие, // Носил ливрею царскую. // Сорил казну народную // И думал век так жить… // И вдруг… Владыко праведный!..»
Уподобив себя вечным должникам, находящимся во власти вечных кредиторов, они рассудили,
что на свете бывают всякие кредиторы: и разумные и неразумные. Разумный кредитор помогает должнику выйти из стесненных обстоятельств и в вознаграждение за свою разумность получает свой
долг. Неразумный кредитор сажает должника в острог или непрерывно сечет его и в вознаграждение не получает ничего. Рассудив таким образом, глуповцы стали ждать, не сделаются ли все кредиторы разумными? И ждут до сего дня.
Во всяком случае, в видах предотвращения злонамеренных толкований, издатель считает
долгом оговориться,
что весь его труд в настоящем случае заключается только в том,
что он исправил тяжелый и устарелый слог «Летописца» и имел надлежащий надзор за орфографией, нимало не касаясь самого содержания летописи. С первой минуты до последней издателя не покидал грозный образ Михаила Петровича Погодина, и это одно уже может служить ручательством, с каким почтительным трепетом он относился к своей задаче.