Неточные совпадения
В шести-семи комнатах такого четырехугольника, с колеблющимися полами и нештукатуренными стенами, ютилась дворянская семья, иногда очень многочисленная, с целым штатом дворовых
людей, преимущественно девок, и с наезжавшими
от времени до времени гостями.
Первые обыкновенно страдали тоской по предводительстве, достигнув которого разорялись в прах; вторые держались в стороне
от почестей, подстерегали разорявшихся, издалека опутывая их, и, при помощи темных оборотов, оказывались в конце концов
людьми не только состоятельными, но даже богатыми.
Инициатива брани шла всегда
от отца, который, как
человек слабохарактерный, не мог выдержать и первый, без всякой наглядной причины, начинал семейную баталию.
От села шла целая толпа народа, впереди которой вели связанного
человека.
Злополучие так цепко хватается за все живущее, что только очень редкие индивидуумы ускользают
от него, но и они, в большинстве случаев, пользуются незавидной репутацией простодушных
людей.
Мучительно жить в такие эпохи, но у
людей, уже вступивших на арену зрелой деятельности, есть, по крайней мере, то преимущество, что они сохраняют за собой право бороться и погибать. Это право избавит их
от душевной пустоты и наполнит их сердца сознанием выполненного долга — долга не только перед самим собой, но и перед человечеством.
От времени до времени, впрочем, замечали, что он начинает забываться, бормочет нескладицу и не узнает
людей.
Работала она в спальне, которая была устроена совершенно так же, как и в Малиновце. Около осьми часов утра в спальню подавался чай, и матушка принимала вотчинных начальников: бурмистра и земского,
человека грамотного, служившего в конторе писарем. Последнюю должность обыкновенно занимал один из причетников, нанимавшийся на общественный счет. Впрочем, и бурмистру жалованье уплачивалось
от общества, так что на матушку никаких расходов по управлению не падало.
После этого я уже не видал тетеньки Раисы Порфирьевны, но она жила еще долго. Выкормив Сашеньку в меру взрослой девицы, выдала ее замуж за «хорошего»
человека, но не отпустила
от себя, а приняла зятя в дом. Таким образом, мечты ее осуществились вполне.
Мужчина встал. Это был молодой
человек лет двадцати пяти, среднего роста, здоровый, плотный. Лицо широкое, с выдающимися скулами, голова острижена в скобку, волоса обхватывал черный ремень.
От сапогов вся девичья провоняла ворванью.
По словам матушки, которая часто говорила: «Вот уйду к Троице, выстрою себе домичек» и т. д., — монастырь и окружающий его посад представлялись мне местом успокоения, куда не проникают ни нужда, ни болезнь, ни скорбь, где
человек, освобожденный
от житейских забот, сосредоточивается — разумеется, в хорошеньком домике, выкрашенном в светло-серую краску и весело смотрящем на улицу своими тремя окнами, — исключительно в самом себе, в сознании блаженного безмятежия…
— Тебе «кажется», а она, стало быть, достоверно знает, что говорит. Родителей следует почитать. Чти отца своего и матерь, сказано в заповеди. Ной-то выпивши нагой лежал, и все-таки, как Хам над ним посмеялся, так Бог проклял его. И пошел
от него хамов род. Которые
люди от Сима и Иафета пошли, те в почете, а которые
от Хама, те в пренебрежении. Вот ты и мотай себе на ус. Ну, а вы как учитесь? — обращается он к нам.
— В низших местах берут заседатели, исправники, судьи — этим взятки не крупные дают. В средних местах берут председатели палат, губернаторы — к ним уж с малостью не подходи. А в верхних местах берут сенаторы — тем целый куш подавай. Не нами это началось, не нами и кончится. И которые
люди полагают, что взятки когда-нибудь прекратятся, те полагают это
от легкомыслия.
Я не боюсь ошибиться, сказав, что это в значительной мере зависело
от взгляда, установившегося вообще между помещиками на труд дворовых
людей.
Когда же
от неправедно нажитого сокровища уж ничего не осталось, Божий
человек опять явился, но уже не в странном виде, а в виде светлого облака.
Матушка широко раскрыла глаза
от удивления. В этом нескладном потоке шутовских слов она поняла только одно: что перед нею стоит
человек, которого при первом же случае надлежит под красную шапку упечь и дальнейшие объяснения с которым могут повлечь лишь к еще более неожиданным репримандам.
Ермолай был такой же бессознательно развращенный
человек, как и большинство дворовых мужчин; стало быть, другого и ждать
от него было нельзя. В Малиновце он появлялся редко, когда его работа требовалась по дому, а большую часть года ходил по оброку в Москве. Скука деревенской жизни была до того невыносима для московского лодыря, что потребность развлечения возникала сама собой. И он отыскивал эти развлечения, где мог, не справляясь, какие последствия может привести за собой удовлетворение его прихоти.
Как ни сокращает он свои требования, как ни прячется
от живых
людей, все-таки он еще дышит и этим одним напоминает, что за ним нужен уход…
Помещики говорили: «У нас только и попить, и поесть, что у предводителя», — и без всякой совести злоупотребляли гостеприимством своего излюбленного
человека, который проматывал сотни душ и вылезал из кожи, чтоб заслужить
от господ дворян похвалу.
С первого взгляда на него можно сказать: вот
человек, который
от рождения осужден на беспрерывную еду!
Мысль, что перед его глазами работают
люди, которые тоже изнемогают
от жары, не приходит ему в голову.
К счастью, бабушкин выбор был хорош, и староста, действительно, оказался честным
человеком. Так что при молодом барине хозяйство пошло тем же порядком, как и при старухе бабушке. Доходов получалось с имения немного, но для одинокого
человека, который особенных требований не предъявлял, вполне достаточно. Валентин Осипыч нашел даже возможным отделять частичку из этих доходов, чтобы зимой погостить месяц или два в Москве и отдохнуть
от назойливой сутолоки родного захолустья.
— Извольте-ка, — говорили они, —
от пятидесяти душ экую охапку детей содержать! Накормить, напоить, одеть, обуть да и в
люди вывезти! Поневоле станешь в реке живые картины представлять!
От внимания его, конечно, не ускользнула крайняя неразвитость девушки, но это была «святая простота» и тоже принадлежала к числу идеалов, составлявших культ молодого
человека.
Старики Бурмакины хвалили Милочку. Они отзывались об ней как о девушке тихой, уживчивой, которая несколько лет сряду была почти членом их семьи, и никогда никакой неприятности они
от нее не видали. Правда, что она как будто простовата, — ну, да это пройдет. Выйдет замуж за хорошего
человека и разом очнется.
— Истина, добро, красота — вот триада, которая может до краев переполнить существование
человека и обладая которой он имеет полное основание считать себя обеспеченным
от всевозможных жизненных невзгод.
От природы он был наделен одним из тех непоседливых темпераментов, которые заставляют
человека тормошиться даже без особенно побудительных поводов.
Но вот гости с шумом отодвигают стулья и направляются в гостиную, где уже готов десерт: моченые яблоки, финики, изюм, смоква, разнообразное варенье и проч. Но солидные гости и сами хозяева не прикасаются к сластям и скрываются на антресоли, чтобы отдохнуть часика два вдали
от шума. Внизу, в парадных комнатах, остаются только молодые
люди, гувернантки и дети. Начинается детская кутерьма.
Неточные совпадения
Переход
от страха к радости,
от низости к высокомерию довольно быстр, как у
человека с грубо развитыми склонностями души.
Хлестаков. Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О ты, что в горести напрасно на бога ропщешь,
человек!..» Ну и другие… теперь не могу припомнить; впрочем, это все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая
от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
Я узнал это
от самых достоверных
людей, хотя он представляет себя частным лицом.
Также заседатель ваш… он, конечно,
человек сведущий, но
от него такой запах, как будто бы он сейчас вышел из винокуренного завода, это тоже нехорошо.
А уж Тряпичкину, точно, если кто попадет на зубок, берегись: отца родного не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые
люди; это с их стороны хорошая черта, что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег. Это
от судьи триста; это
от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!