Неточные совпадения
А он в ответ: «Да уж потерпите; это у него характер такой!..
не может без того, чтоб спервоначалу
не измучить, а потом
вдруг возьмет да в одночасье и решит ваше дело».
Я помню, что, когда уехали последние старшие дети, отъезд этот произвел на меня гнетущее впечатление. Дом
вдруг словно помертвел. Прежде хоть плач слышался, а иногда и детская возня; мелькали детские лица, происходили судбища, расправы — и
вдруг все разом опустело, замолчало и, что еще хуже, наполнилось какими-то таинственными шепотами. Даже для обеда
не раздвигали стола, потому что собиралось всего пять человек: отец, мать, две тетки и я.
— Тетенька Марья Порфирьевна капор сняла, чепчик надевает… Смотрите! смотрите! вынула румяны… румянится! Сколько они пряников, черносливу, изюму везут… страсть! А завтра дадут нам по пятачку на пряники… И
вдруг расщедрятся, да по гривеннику… Они по гривеннику да мать по гривеннику… на торгу пряников, рожков накупим! Смотрите! да, никак, старик Силантий на козлах… еще
не умер! Ишь ползут старушенции! Да стегни же ты, старый хрен, правую-то пристяжную! видишь, совсем
не везет!
Господский дом в «Уголке» почти совсем развалился, а средств поправить его
не было. Крыша протекала; стены в комнатах были испещрены следами водяных потоков; половицы колебались; из окон и даже из стен проникал ветер. Владелицы никогда прежде
не заглядывали в усадьбу; им и в голову
не приходило, что они будут вынуждены жить в такой руине, как
вдруг их постигла невзгода.
Настя в пяльцах что-то шила,
Я же думал: как мила!
Вдруг иголку уронила
И, искавши,
не нашла.
Знать, иголочка пропала!
Так, вздохнувши, я сказал:
Вот куда она попала,
И на сердце указал.
— А вы, сударыня,
не очень себя тревожьте! Бог милостив,
вдруг вздумает, возьмет да и напишет. Да неужто ж без завещания вам ничего
не достанется?
Не бессудная, чай, земля?
— И нас взаимно. Знаете ли, есть что-то такое… сродство, что ли, называется… Иногда и
не слыхивали люди друг о дружке — и
вдруг…
Или ее, за добра ума, теперь же в Малиновец увезти? —
вдруг возникает вопрос, но на первый раз он
не задерживается в мозгу и уступает место другим предположениям.
Как это он прополз… змей подлый! — мерещится ей. Да она и сама хороша! с утра
не догадалась распорядиться, чтобы
не принимали… Господи! Да что такое случилось? Бывало и в старину, что девушки влюблялись, но все-таки… А тут в одни сутки точно варом дылду сварило! Все было тихо, благородно, и
вдруг…
— А у вас сегодня мсьё Клещевинов был! У нас он, конечно,
не бывает, но по собранию мы знакомы. Едем мы сейчас в санях, разговариваем, как он вчера ловко с вашей Надин мазурку танцевал — и
вдруг он, легок на помине. «Откуда?» — «От Затрапезных!..» Ну, так и есть!
— Представьте себе… Клещевинов! Совсем мы об нем и
не думали —
вдруг сегодня Обрящин привез его к нам… извините, бога ради!
Никогда он допрежь того ни одного странника
не накормил,
не обогрел, а тут
вдруг в голову запало: позову да позову.
Ей
вдруг сделалось ясно, что, отказавшись, ради эфемерного чувства любви, от воли, она в то же время предала божий образ и навлекла на себя «божью клятву», которая
не перестанет тяготеть над нею
не только в этой, но и в будущей жизни, ежели она каким-нибудь чудом
не «выкупится».
Даже из прислуги он ни с кем в разговоры
не вступал, хотя ему почти вся дворня была родня. Иногда, проходя мимо кого-нибудь,
вдруг остановится, словно вспомнить о чем-то хочет, но
не вспомнит, вымолвит: «Здорово, тетка!» — и продолжает путь дальше. Впрочем, это никого
не удивляло, потому что и на остальной дворне в громадном большинстве лежала та же печать молчания, обусловившая своего рода общий modus vivendi, которому все бессознательно подчинялись.
Слушает-слушает — и
вдруг на самом интересном месте зевнет, перекрестит рот, вымолвит: «Господи Иисусе Христе!» — и уйдет дремать в лакейскую, покуда господа
не разойдутся на ночь по своим углам.
Как ни строга была матушка, но и она, видя, как Сатир, убирая комнаты,
вдруг бросит на пол щетку и начнет Богу молиться, должна была сознаться, что из этого человека никогда путного лакея
не выйдет.
— А я почем знаю!
Не жареное —
не пахнет. Мыслей! Отроду
не бывало, и
вдруг вздумалось!
Но все на свете кончается; наступил конец и тревожному времени. В 1856 году Федор Васильич съездил в Москву. Там уже носились слухи о предстоящих реформах, но он, конечно,
не поверил им. Целый год после этого просидел он спокойно в Словущенском, упитывая свое тело, прикармливая соседей и строго наблюдая, чтоб никто «об этом» даже заикнуться
не смел. Как
вдруг пришло достоверное известие, что «оно» уже решено и подписано.
— Увольте, господа! — взывал он, — устал, мочи моей нет! Шутка сказать, осьмое трехлетие в предводителях служу!
Не гожусь я для нынешних кляузных дел. Все жил благородно, и
вдруг теперь клуязничать начну!
Никогда в жизни он ничем
не тревожился и
вдруг почувствовал, что все его существо переполнилось тревогой.
Благо еще, что ко взысканию
не подают, а только документы из года в год переписывают. Но что, ежели
вдруг взбеленятся да потребуют: плати! А по нынешним временам только этого и жди. Никто и
не вспомнит, что ежели он и занимал деньги, так за это двери его дома были для званого и незваного настежь открыты. И сам он жил, и другим давал жить… Все позабудется; и пиры, и банкеты, и оркестр, и певчие; одно
не позабудется — жестокое слово: «Плати!»
— Кухарка-то? —
не верю! Скажите на милость! жил-жил, поваров да кондитеров держал — и
вдруг кухарка!
Не согласен.
Ах, жизнь, жизнь! все равно как платье. Все цело да цело, и
вдруг где-нибудь лопнет. Хорошо еще, ежели лопнет по шву — зачинить легко; а ежели по целому месту — пиши пропало! Как ни чини, ни заштопывай, а оно все дальше да дальше врозь ползет. И заплатки порядочной поставить нельзя: нитка
не держит. Господи, да неужто уж Бог так немилостив, во второй раз такое же испытанье пошлет! Он ли
не старается! он ли
не выбивается из сил!
Заварили майорский чай, и, несмотря на отвычку, все с удовольствием приняли участие в чаепитии. Майор пил пунш за пуншем, так что Калерии Степановне сделалось даже жалко. Ведь он ни чаю, ни рому назад
не возьмет — им бы осталось, — и
вдруг, пожалуй, всю бутылку за раз выпьет! Хоть бы на гогель-могель оставил! А Клобутицын продолжал пить и в то же время все больше и больше в упор смотрел на Машу и про себя рассуждал...
Придет время — сердце ее само собой забьет тревогу, и она
вдруг прозреет и в «небесах увидит бога», по покуда ее час
не пробил, пускай это сердце остается в покое, пускай эта красота довлеет сама себе.
— Намеднись такая ли перестрелка в Вялицыне (так называлась усадьба Урванцовых) была — как только до убийства
не дошло! — сообщал кто-нибудь из приезжих гостей. — Вышли оба брата в березовую рощу грибков посбирать. Один с одного конца взялся, другой — с другого. Идут задумавшись навстречу и
не замечают друг друга. Как
вдруг столкнулись. Смотрят друг дружке в глаза — он ли,
не он ли? — никто
не хочет первый дорогу дать. Ну, и пошло тут у них, и пошло…
— Были дожди, да
не грибные, — настаивает первая, — иной раз целое лето льют дожди, а грибами и
не пахнет. А отчего? — оттого, что дожди
не те! И
вдруг под самый конец грянет грибной дождик — и пойдет, и пойдет! И рыжики, и грузди, и белые грибы… обору нет!
Обыкновенно в углу залы садилась одна из гувернанток и выкликала: «Ворона летит! воробей летит!» — и
вдруг, совсем неожиданно: «Анна Ивановна летит!» Ежели слово «летит» было употреблено в применении к действительно летающему предмету, то играющие должны были поднимать руку; если же оно было употреблено неподлежательно, то руку поднимать
не следовало.
Неточные совпадения
Городничий. Что, Анна Андреевна? а? Думала ли ты что-нибудь об этом? Экой богатый приз, канальство! Ну, признайся откровенно: тебе и во сне
не виделось — просто из какой-нибудь городничихи и
вдруг; фу-ты, канальство! с каким дьяволом породнилась!
Анна Андреевна. Ну что ты? к чему? зачем? Что за ветреность такая!
Вдруг вбежала, как угорелая кошка. Ну что ты нашла такого удивительного? Ну что тебе вздумалось? Право, как дитя какое-нибудь трехлетнее.
Не похоже,
не похоже, совершенно
не похоже на то, чтобы ей было восемнадцать лет. Я
не знаю, когда ты будешь благоразумнее, когда ты будешь вести себя, как прилично благовоспитанной девице; когда ты будешь знать, что такое хорошие правила и солидность в поступках.
Анна Андреевна. Пустяки, совершенные пустяки! Я никогда
не была червонная дама. (Поспешно уходит вместе с Марьей Антоновной и говорит за сценою.)Этакое
вдруг вообразится! червонная дама! Бог знает что такое!
Хлестаков. Чрезвычайно неприятна. Привыкши жить, comprenez vous [понимаете ли (фр.).], в свете и
вдруг очутиться в дороге: грязные трактиры, мрак невежества… Если б, признаюсь,
не такой случай, который меня… (посматривает на Анну Андреевну и рисуется перед ней)так вознаградил за всё…
Хлестаков. Как же, как же, я
вдруг. Прощайте, любовь моя… нет, просто
не могу выразить! Прощайте, душенька! (Целует ее ручку.)