Неточные совпадения
—
Не иначе, как на чердак… А кому они мешали! Ах, да что про старое вспоминать! Нынче взойдешь в девичью-то — словно в гробу девки сидят.
Не токма что песню спеть, и
слово молвить промежду себя
боятся. А при покойнице матушке…
На выкуп он, однако ж,
не шел:
боялся, что выкупную ссуду подстерегут. Долгов-то, пожалуй,
не покроют, а его последнего куска лишат, да еще несостоятельным объявят… Но и тут фортель нашелся. Ждали-ждали кредиторы, да и потребовали принудительного выкупа. Получивши это известие, он совсем растерялся. Бездна разоренья, темная и зияющая, разверзлась пред ним во всем ужасе нищеты. Он сидел, уставившись в даль неподвижными глазами, и шептал бессвязные
слова.
Одним
словом, ничто
не могло его сломить. Даже Филанида Протасьевна, всегда безусловно верившая в правоту мужа, — и та поколебалась. Но разуверять его
не пробовала, потому что
боялась, что это только поведет к охлаждению дружеских отношений, исстари связывавших супругов.
Неточные совпадения
— Пойдемте к мама! — сказала она, взяв его зa руку. Он долго
не мог ничего сказать,
не столько потому, чтоб он
боялся словом испортить высоту своего чувства, сколько потому, что каждый раз, как он хотел сказать что-нибудь, вместо
слов, он чувствовал, что у него вырвутся слезы счастья. Он взял ее руку и поцеловал.
— Ах перестань! Христос никогда бы
не сказал этих
слов, если бы знал, как будут злоупотреблять ими. Изо всего Евангелия только и помнят эти
слова. Впрочем, я говорю
не то, что думаю, а то, что чувствую. Я имею отвращение к падшим женщинам. Ты пауков
боишься, а я этих гадин. Ты ведь, наверно,
не изучал пауков и
не знаешь их нравов: так и я.
— Ах, эти мне сельские хозяева! — шутливо сказал Степан Аркадьич. — Этот ваш тон презрения к нашему брату городским!… А как дело сделать, так мы лучше всегда сделаем. Поверь, что я всё расчел, — сказал он, — и лес очень выгодно продан, так что я
боюсь, как бы тот
не отказался даже. Ведь это
не обидной лес, — сказал Степан Аркадьич, желая
словом обидной совсем убедить Левина в несправедливости его сомнений, — а дровяной больше. И станет
не больше тридцати сажен на десятину, а он дал мне по двести рублей.
Между нами никогда
не было сказано ни
слова о любви; но он чувствовал свою власть надо мною и бессознательно, но тиранически употреблял ее в наших детских отношениях; я же, как ни желал высказать ему все, что было у меня на душе, слишком
боялся его, чтобы решиться на откровенность; старался казаться равнодушным и безропотно подчинялся ему.
Дух у него захватило, и он
не докончил. Он слушал в невыразимом волнении, как человек, насквозь его раскусивший, от самого себя отрекался. Он
боялся поверить и
не верил. В двусмысленных еще
словах он жадно искал и ловил чего-нибудь более точного и окончательного.