Неточные совпадения
А «хамкам» и совсем ничего не давали (я помню, как матушка беспокоилась во время сбора ягод, что вот-вот подлянки ее объедят); разве уж когда, что называется, ягоде обору нет, но и тут непременно дождутся, что она
от долговременного стояния на погребе
начнет плесневеть.
Инициатива брани шла всегда
от отца, который, как человек слабохарактерный, не мог выдержать и первый, без всякой наглядной причины,
начинал семейную баталию.
Хотя время еще раннее, но в рабочей комнате солнечные лучи уже
начинают исподволь нагревать воздух. Впереди предвидится жаркий и душный день. Беседа идет о том, какое барыня сделает распоряжение. Хорошо, ежели пошлют в лес за грибами или за ягодами, или нарядят в сад ягоды обирать; но беда, ежели на целый день за пяльцы да за коклюшки засадят — хоть умирай
от жары и духоты.
В самом
начале тридцатых годов она успела приобрести значительное имение, верстах в сорока
от Малиновца и всего в пяти верстах
от «Уголка».
Матушка, однако ж, поняла, что попала в ловушку и что ей не ускользнуть
от подлых намеков в продолжение всех двух-трех часов, покуда будут кормиться лошади. Поэтому она, еще не входя в комнаты,
начала уже торопиться и приказала, чтоб лошадей не откладывали. Но тетенька и слышать не хотела о скором отъезде дорогих родных.
От времени до времени, впрочем, замечали, что он
начинает забываться, бормочет нескладицу и не узнает людей.
С шести часов матушка и сестра
начинали приготовляться к вечернему выезду. Утренняя беготня возобновлялась с новой силой. Битых три часа сестра не отходит
от зеркала, отделывая лицо, шнуруясь и примеряя платье за платьем. Беспрерывно из ее спальни в спальню матушки перебегает горничная за приказаниями.
От Троицы дорога идет ровнее, а с последней станции даже очень порядочная. Снег уж настолько осел, что местами можно по насту проехать. Лошадей перепрягают «гусем», и они бегут веселее, словно понимают, что надолго избавились
от московской суеты и многочасных дежурств у подъездов по ночам. Переезжая кратчайшим путем через озеро, путники замечают, что оно уж
начинает синеть.
— Что ж, одета как одета… — нетерпеливо отвечает матушка, которая, ввиду обступившего ее судачанья,
начинает убеждаться, что к ближним не мешает
от времени до времени быть снисходительною.
Но независимо
от озорливости, которая развивалась все больше и больше, в нем
начали проявляться и пороки.
Ученье между тем шло своим чередом. По шестнадцатому году Сережка уже сидел на верстаке и беспорядочно тыкал иглою в суконные лоскутки, на которых его приучали к настоящей работе. Через год, через два он сделается, пожалуй, заправским портным, а там, благослови Господи, и на оброк милости просим. Уйдет Сережка
от портного Велифантьева и
начнет по Москве из мастерской в мастерскую странствовать.
Журналов не получалось вовсе, но с 1834 года матушка
начала выписывать «Библиотеку для чтения», надо сказать правду, что
от просьб прислать почитать книжку отбоя не было.
— Вот мы утром чай пьем, —
начинает он «разговор», — а немцы, те кофей пьют. И Петербург
от них заразился, тоже кофей пьет.
От времени до времени он отлучается в соседнее поле посмотреть, как наливается рожь, но сейчас же возвращается назад и опять
начинает ходить взад и вперед по рядам валов, поглядывая в то же время вперед.
Он не торопит их, потому что, покуда они дойдут
от начала луга до конца, нужно, чтоб верхний слой первых валов сколько-нибудь прожарился.
— «Ничего»! — разве можно так говорить! Это чудно, дивно, божественно! Никогда Мочалов не был так в ударе, как сегодня! Иногда он бывает неровен, но нынче…
От первого до последнего слова все было в нем божественно! К сожалению, он, кажется, запивать
начал.
Мы, дети, еще с конца сентября
начинали загадывать об ожидающих зимою увеселениях. На первом плане в этих ожиданиях, конечно, стояла перспектива свободы
от ученья, а затем шумные встречи с сверстниками, вкусная еда, беготня, пляска и та общая праздничная суета, которая так соблазнительно действует на детское воображение.
По дороге в Малиновец мы обыкновенно заезжали к Боровковым, у которых проводили целые сутки,
от Боровковых к Корочкиным и т. д., так что домой возвращались нередко через неделю. Затем, отдохнувши несколько дней, объезжали другую сторону околотка, гостили у Пустотеловых и забирались в Словущенское, где,
начиная с предводителя Струнникова, не пропускали никого и из мелкопоместных.
Все в доме смотрело сонно,
начиная с матушки, которая, не принимая никаких докладов, не знала, куда деваться
от скуки, и раз по пяти на дню ложилась отдыхать, и кончая сенными девушками, которые, сидя праздно в девичьей, с утра до вечера дремали.
В большом зале генерал-губернаторского дома собралось все чиновное сословие города,
начиная от губернатора до титулярного советника: правители канцелярий и дел, советники, асессоры, Кислоедов, Красноносов, Самосвистов, не бравшие, бравшие, кривившие душой, полукривившие и вовсе не кривившие, — все ожидало с некоторым не совсем спокойным ожиданием генеральского выхода.
Неточные совпадения
Корова с колокольчиком, // Что с вечера отбилася //
От стада, чуть послышала // Людские голоса — // Пришла к костру, уставила // Глаза на мужиков, // Шальных речей послушала // И
начала, сердечная, // Мычать, мычать, мычать!
Г-жа Простакова. Полно, братец, о свиньях — то
начинать. Поговорим-ка лучше о нашем горе. (К Правдину.) Вот, батюшка! Бог велел нам взять на свои руки девицу. Она изволит получать грамотки
от дядюшек. К ней с того света дядюшки пишут. Сделай милость, мой батюшка, потрудись, прочти всем нам вслух.
Этот вопрос произвел всеобщую панику; всяк бросился к своему двору спасать имущество. Улицы запрудились возами и пешеходами, нагруженными и навьюченными домашним скарбом. Торопливо, но без особенного шума двигалась эта вереница по направлению к выгону и, отойдя
от города на безопасное расстояние,
начала улаживаться. В эту минуту полил долго желанный дождь и растворил на выгоне легко уступающий чернозем.
Можно только сказать себе, что прошлое кончилось и что предстоит
начать нечто новое, нечто такое,
от чего охотно бы оборонился, но чего невозможно избыть, потому что оно придет само собою и назовется завтрашним днем.
С ними происходило что-то совсем необыкновенное. Постепенно, в глазах у всех солдатики
начали наливаться кровью. Глаза их, доселе неподвижные, вдруг стали вращаться и выражать гнев; усы, нарисованные вкривь и вкось, встали на свои места и
начали шевелиться; губы, представлявшие тонкую розовую черту, которая
от бывших дождей почти уже смылась, оттопырились и изъявляли намерение нечто произнести. Появились ноздри, о которых прежде и в помине не было, и
начали раздуваться и свидетельствовать о нетерпении.