— Срамник ты! — сказала она, когда они воротились в свой угол. И Павел понял, что с этой минуты согласной их жизни наступил бесповоротный конец. Целые дни молча проводила Мавруша в каморке, и не только не садилась около мужа
во время его работы, но на все его вопросы отвечала нехотя, лишь бы отвязаться. Никакого просвета в будущем не предвиделось; даже представить себе Павел не мог, чем все это кончится. Попытался было он попросить «барина» вступиться за него, но отец, по обыкновению, уклонился.
Неточные совпадения
В кормилицы бабы шли охотно, потому что это, во-первых, освобождало
их на
время от барщины, во-вторых, исправная выкормка барчонка или барышни обыкновенно сопровождалась отпуском на волю кого-нибудь из кормилкиных детей.
Я помню, что нередко,
во время чтения Евангелия, отец через всю церковь поправлял
его ошибки.
Наскоро велел
он запрячь бричку и покатил в город, чтоб отрекомендоваться властям, просить о вводе
во владение и в то же
время понюхать, чем пахнет вчерашняя кровавая расправа.
Кроме того,
во время учебного семестра, покуда родные еще не съезжались из деревень, дедушка по очереди брал в праздничные дни одного из внуков, но последние охотнее сидели с Настасьей, нежели с
ним, так что присутствие
их нимало не нарушало
его всегдашнего одиночества.
Матушка при этом предсказании бледнела. Она и сама только наружно тешила себя надеждой, а внутренне была убеждена, что останется ни при чем и все дедушкино имение перейдет брату Григорью, так как
его руку держит и Настька-краля, и Клюквин, и даже генерал Любягин. Да и сам Гришка постоянно живет в Москве, готовый, как ястреб,
во всякое
время налететь на стариково сокровище.
—
Во время француза, — продолжает
он, возвращаясь к лимонам (как и все незанятые люди,
он любит кругом да около ходить), — как из Москвы бегали, я
во Владимирской губернии у одного помещика в усадьбе флигелек снял, так
он в ранжерее свои лимоны выводил. На целый год хватало.
Во всяком случае, в боковушке все жили в полном согласии. Госпожи «за любовь» приказывали, Аннушка — «за любовь» повиновалась. И если по
временам барышни называли свою рабу строптивою, то это относилось не столько к внутренней сущности речей и поступков последней, сколько к
их своеобразной форме.
Но возвращаюсь к миросозерцанию Аннушки. Я не назову ее сознательной пропагандисткой, но поучать она любила.
Во время всякой еды в девичьей немолчно гудел ее голос, как будто она вознаграждала себя за то мертвое молчание, на которое была осуждена в боковушке. У матушки всегда раскипалось сердце, когда до слуха ее долетало это гудение, так что, даже не различая явственно Аннушкиных речей, она уж угадывала
их смысл.
С этими словами она выбежала из девичьей и нажаловалась матушке. Произошел целый погром. Матушка требовала, чтоб Аннушку немедленно услали в Уголок, и даже грозилась отправить туда же самих тетенек-сестриц. Но благодаря вмешательству отца дело кончилось криком и угрозами.
Он тоже не похвалил Аннушку, но ограничился тем, что поставил ее в столовой
во время обеда на колени. Сверх того, целый месяц ее «за наказание» не пускали в девичью и носили пищу наверх.
Во время рассказа Ванька-Каин постепенно входил в такой азарт, что даже белесоватые глаза
его загорались. Со всех сторон слышались восклицания...
Вообще вся
его жизнь представляла собой как бы непрерывное и притом бессвязное сновидение. Даже когда
он настоящим манером спал, то видел сны, соответствующие
его должности. Либо печку топит, либо за стулом у старого барина
во время обеда стоит с тарелкой под мышкой, либо комнату метет. По
временам случалось, что вдруг среди ночи
он вскочит, схватит спросонок кочергу и начнет в холодной печке мешать.
Но прошла неделя, прошла другая — Конон молчал. Очевидно, намерение жениться явилось в
нем плодом той же путаницы, которая постоянно бродила в
его голове. В короткое
время эта путаница настолько уже улеглась, что
он и сам не помнил, точно ли
он собирался жениться или видел это только
во сне. По-прежнему продолжал
он двигаться из лакейской в буфет и обратно, не выказывая при этом даже тени неудовольствия. Это нелепое спокойствие до того заинтересовало матушку, что она решилась возобновить прерванную беседу.
Сатира перенесли в застольную и положили на печку. Под влиянием тепла
ему стало как будто полегче. В обыкновенное
время в застольной находилась только кухарка с помощницей, но
во время обедов и ужинов собиралась вся дворня, и шум, который она производила, достаточно-таки тревожил больного. Однако
он крепился, старался не слышать праздного говора и, в свою очередь, сдерживал, сколько мог, кашель, разрывавший
его грудь.
Даже старый барин нередко заходил в девичью
во время этих диспутов и с любопытством в
них вслушивался.
Несмотря на несомненное простодушие,
он, как я уже упомянул, был великий дока заключать займы, и остряки-помещики не без основания говаривали о
нем: «Вот бы кого министром финансов назначить!» Прежде всего к
нему располагало
его безграничное гостеприимство: совестно было отказать человеку, у которого
во всякое
время попить и поесть можно.
Но всего больше возмущало то, что посредники говорили «хамам» выи
во время разбирательств сажали
их рядом с бывшими господами.
Она не шла навстречу восторгам, а предоставляла любоваться собой и чуть заметно улыбалась, когда на нее заглядывались, как будто ее даже удивляло, что в глазах молодых людей загорались искры, когда
они,
во время танцев, прикасались к ее талии.
Неточные совпадения
Городничий. Ведь
оно, как ты думаешь, Анна Андреевна, теперь можно большой чин зашибить, потому что
он запанибрата со всеми министрами и
во дворец ездит, так поэтому может такое производство сделать, что со
временем и в генералы влезешь. Как ты думаешь, Анна Андреевна: можно влезть в генералы?
Кричал
он во всякое
время, и кричал необыкновенно.
Нет спора, что можно и даже должно давать народам случай вкушать от плода познания добра и зла, но нужно держать этот плод твердой рукою и притом так, чтобы можно было
во всякое
время отнять
его от слишком лакомых уст.
Тут только понял Грустилов, в чем дело, но так как душа
его закоснела в идолопоклонстве, то слово истины, конечно, не могло сразу проникнуть в нее.
Он даже заподозрил в первую минуту, что под маской скрывается юродивая Аксиньюшка, та самая, которая, еще при Фердыщенке, предсказала большой глуповский пожар и которая
во время отпадения глуповцев в идолопоклонстве одна осталась верною истинному богу.
Постоянно застегнутый на все пуговицы и имея наготове фуражку и перчатки,
он представлял собой тип градоначальника, у которого ноги
во всякое
время готовы бежать неведомо куда.