Неточные совпадения
Исправников и становых здесь днем
с огнем не сыщешь. Но паспорты у русских дачников
с некоторого времени
начали требовать.
А
с Баттенбергом творится что-то неладное. Его
начали «возить». Сначала увезли, потом опять привезли.
С какою целью? для чего лишний расход? чего смотрел майор Панов?
В ответ на это вынужденное радушие он ходко впрягается в плуг и
начинает работать
с ревностью прозелита.
Мне скажут, что все это мелочи, что в известные эпохи отдельные личности имеют значение настолько относительное, что нельзя формализироваться тем, что они исчезают бесследно в круговороте жизни. Да ведь я и сам
с того
начал, что все подобные явления назвал мелочами. Но мелочами, которые опутывают и подавляют…
Недаром же так давно идут толки о децентрализации, смешиваемой
с сатрапством, и о расширении власти, смешиваемом
с разнузданностью. Плоды этих толков, до сих пор, впрочем, остававшихся под спудом, уже достаточно выяснились. «Эти толки недаром! в них-то и скрывается настоящая интимная мысль!» — рассуждает провинция и, не откладывая дела в долгий ящик,
начинает приводить в исполнение не закон и даже не циркуляр, а простые газетные толки, не предвидя впереди никакой ответственности…
Забудется Болгария, забудется война
с Сербией, и
начнет Баттенберг переходить из кофейни «Золотого Оленя» в кофейню «Золотого Рога», всюду, где в окне вывешено объявление: «Продается пиво прямо из бочки».
Прежде всего он
начинает с самого себя,
с своей семьи,
с работника или работницы, ежели у него есть,
с людей, созываемых на помочи, и т. д.
— Как поднесу я ему стакан, — говорит он, — его сразу ошеломит; ни пить, ни есть потом не захочется. А коли будет он
с самого
начала по рюмочкам пить, так он один всю водку сожрет, да и еды на него не напасешься.
Снопы
с поля убирать бы надо, да погода не пускает, а снопы уж прорастать
начали.
Что касается до мелкопоместных дворян, то они уже в самом
начале крестьянской реформы почти совсем исчезли
с сельскохозяйственной арены.
Начать с того, что он купил имение ранней весной (никто в это время не осматривает имений), когда поля еще покрыты снегом, дороги в лес завалены и дом стоит нетопленый; когда годовой запас зерна и сена подходит к концу, а скот, по самому ходу вещей, тощ ("увидите, как за лето он отгуляется!").
Но повторяю: наследственное ли имение или благоприобретенное, во всяком случае, надо
начать с домашней обстановки, отложив на время мечты об усовершенствованных приемах полеводства, об улучшении породы скота и т. п. Все в упадке: и дом, и скотный двор, и службы, все требует коренного, серьезного ремонта.
А рядом
с кабаком стояла лавочка, где весь деревенский товар был налицо,
начиная от гвоздя до женского головного платка.
То ногу волочить приходится, то лопатка заноет, да и руки
начинают трястись (стакан
с вином рискует расплескать, покуда донесет до рта).
Не
начинать же ему карьеру
с помощника столоначальника…
Он знает, что tout est a recommencer [все надо
начать сначала (франц.)] — и будет
с него.
— Ну, там видно будет; Христос
с тобой,
начинай!
Наняли для Генечки скромную квартиру (всего две комнаты), чистенько убрали, назначили на первое время небольшое пособие, справили новоселье, и затем молодой Люберцев
начал новую жизнь под личною ответственностью, но
с сознанием, что отцовский глаз зорко следит за ним и что, на случай нужды, ему всегда будет оказана помощь и дан добрый совет.
— Ну, ну, пошутить-то ведь не грех. Не все же серьезничать; шутка тоже, в свое время, не лишняя. Жизнь она смазывает.
Начнут колеса скрипеть — возьмешь и смажешь. Так-то, голубчик. Христос
с тобой! Главное — здоровье береги!
Потому что, ежели
начать с того, что главная забота государства заключается в том… — то это уж будет не доклад, а бред.
Тридцати лет он уже занимал полуответственный пост, наравне
с Сережей Ростокиным. Мысль, что служебный круговорот совершенно тождествен
с круговоротом жизненным и что успех невозможен, покуда представление этой тождественности не будет усвоено во всей его полноте, все яснее и яснее обрисовывалась перед его умственным взором. И он, не торопясь, но настойчиво,
начал подготовлять себя к применению этой мысли на практике.
Слыхала она, правда, анекдот про человека, который, выходя из дома,
начинал с того, что кликал извозчика, упорно держась гривенника, покуда не доходил до места пешком, и таким образом составил себе целое состояние.
Начну с читателя-ненавистника.
Однако
с течением времени и это скромное правило перестает уж казаться достаточным. Солидный человек все больше и больше сближается
с ненавистником, благоговейно выслушивает его и поддакивает. По-видимому, он находит это и небезвыгодным для себя. Наконец, он и за собственный счет
начинает раздувать в своем сердце пламя ненавистничества.
Это означает, что народилась целая уйма солидных людей, которые уже не довольствуются скромным казанским мылом, но, ввиду обуявшей их жажды почестей и оживления надежд,
начинают ощущать потребность в более тонких мылах,
с запахом вроде Violette de Parme или Foin coupe.
Все, что таят в себе недра торговых помещений,
начиная от блестящего магазина
с зеркальными окнами и кончая вонючей мелочной лавочкой, ютящейся в подвальном этаже, — все это он износит, истребит, выпьет и съест.
Этот труд он выполняет
с замечательным рвением, но и в этом случае личная его инициатива отсутствует, а руководящим
началом служит внешний толчок.
И вот ее уж
начинают за колени хватать — довольно
с нее!
Действительно, к ней
начали относиться ласковее. После Дрозда пришел староста, потом еще два-три мужичка из зажиточных — все
с кульками.
Несмотря на приближение 18-ти лет, сердце ее ни разу не дрогнуло. К хорошеньким и богатеньким девицам уже
начали перед выпуском приезжать в приемные дни, под именами кузенов и дяденек, молодые люди
с хорошенькими усиками и
с целыми ворохами конфект. Она не прочь была полюбоваться ими и даже воскликнуть...
И
начала раскладывать одно за другим платья, блузы, принадлежности белья и проч. Все было свежо, нарядно, сшито в мастерских лучших портных. Лидочка осматривала каждую вещицу и восхищалась; восхищалась объективно, без всякого отношения к самой себе. Корсет ровно вздымался на груди ее в то время, как
с ее языка срывались:"Ах, душка!","ах, очарованье!","ах, херувим!"
Посторонние
начинали находить, что
с нею скучно.
Но
с октября Непомнящий стоит уж на страже и
начинает подсчитывать.
Бремя ответственности, которое Непомнящим переносится до такой степени легко, что он даже забыл о нем, — составляет для Ахбедного ежедневную злобу дня; трепеты, которые Непомнящий испытал только в
начале своей деятельности, становятся для Ахбедного
с каждым днем более и более обязательными.
Выигравши несколько блестящих процессов, доказав,
с одной стороны, что преступление есть продукт удручающих жизненных условий и,
с другой стороны, что пропуск срока не составляет существенной принадлежности Правды, Перебоев мало-помалу
начал, однако же, пристальнее вглядываться в свое положение.
Отъевшиеся адвокаты, успевшие
с самого
начала снять пенку, почти бросили свое ремесло и брались только за те немногие дела, которые выходили из ряда обыкновенных.
Продолжается дефилирование клиентов. Их набралось в клиентской уже пять человек. Первый
начинает с того, что говорит...
— Я этими делами… —
начинает Перебоев, но сейчас же спохватывается и говорит: — Извольте,
с удовольствием, только условие на такую ничтожную сумму, как полтораста рублей, писать, я полагаю, бесполезно…
Воображение Перебоева, быстро нарисовавшее ему картину путешествия в Америку, совещания
с местными адвокатами, наконец, целую кучу блестящих долларов, из которых, наверное, добрая треть перейдет к нему (ведь в подобных случаях и половины не жалеют),
начинает столь же быстро потухать.
Разумеется, он
начал с того, что отказывался от жалованья, говоря, что готов послужить земле безвозмездно, что честь, которую ему делают… понятие о долге… наконец, обязанность…
Прежде всего он обеспечил себя
с материальной стороны, устроившись по службе; потом
начал прислушиваться, стараясь уловить игру партий, их относительную силу, а также характер тех неожиданностей, которые имеют свойство — всякие расчеты и даже самую несомненную уверенность в одно мгновение обращать в прах.
И
начнет, и
начнет. И почти всегда битье составляло главную тему его россказней. Таким образом, помаленьку, урывками, рассказал он мне свое горевое житье
с самых младенческих лет.
Вдоволь нажаловавшись, он уходил,
с тем чтобы через короткое время опять воротиться и опять
начать целую серию жалоб.
— А вот позвольте мне рассказать, как меня в мальчиках били, — говаривал он мне, — поступил я
с десяти лет в ученье и
с первой же, можно сказать, минуты
начал терпеть.
— Стало быть, и
с причиной бить нельзя? Ну, ладно, это я у себя в трубе помелом запишу. А то, призывает меня намеднись:"Ты, говорит, у купца Бархатникова жилетку украл?" — Нет, говорю, я отроду не воровал."Ах! так ты еще запираться!"И
начал он меня чесать. Причесывал-причесывал, инда слезы у меня градом полились. Только, на мое счастье, в это самое время старший городовой человека привел:"Вот он — вор, говорит, и жилетку в кабаке сбыть хотел…"Так вот каким нашего брата судом судят!
Начать с того, что глядеть на жениха и невесту сбежался в церковь весь город; всем было любопытно видеть, каков будет Гришка под венцом.
— Вот я на нее хомут надену, да по улице… —
начал было Гришка, но вдруг, ни
с того ни
с сего, поперхнулся — точно сдавило ему горло — и убежал.
В наличности этой трещины еще более убедили меня дальнейшие сношения
с Крутицыным.
С течением времени в квартире его
начали появляться «посторонние» личности. И хотя он очень предупредительно представлял нас друг другу, но я всегда чувствовал при этом невольную неловкость. Или придешь так, что «посторонняя» личность уже тут, и тогда она немедленно снимается
с места и — со словами:"Итак, в таком-то часу…" — удаляется восвояси.
Только обязательная служба до известной степени выводила его из счастливого безмятежия. К ней он продолжал относиться
с величайшим нетерпением и, отбывая повинность, выражался, что и он каждый день приносит свою долю вреда. Думаю, впрочем, что и это он говорил, не анализируя своих слов. Фраза эта, очевидно, была, так сказать, семейным преданием и запала в его душу
с детства в родном доме, где все,
начиная с отца и кончая деревенскими кузенами, кичились какою-то воображаемою независимостью.