Неточные совпадения
А
что,
если это так именно и надо?
что, ежели признано необходимым, чтобы в Глупове, грех его ради, был именно такой, а не иной градоначальник?
С течением времени Байбаков не только перестал тосковать, но даже до того осмелился,
что самому градскому голове посулил отдать его без зачета в солдаты,
если он каждый день не будет выдавать ему на шкалик.
Может быть, тем бы и кончилось это странное происшествие,
что голова, пролежав некоторое время на дороге, была бы со временем раздавлена экипажами проезжающих и наконец вывезена на поле в виде удобрения,
если бы дело не усложнилось вмешательством элемента до такой степени фантастического,
что сами глуповцы — и те стали в тупик. Но не будем упреждать событий и посмотрим,
что делается в Глупове.
И бог знает
чем разрешилось бы всеобщее смятение,
если бы в эту минуту не послышался звон колокольчика и вслед за тем не подъехала к бунтующим телега, в которой сидел капитан-исправник, а с ним рядом… исчезнувший градоначальник!
—
Если ты имеешь мужа и можешь доказать,
что он здешний градоначальник, то признаю! — твердо отвечал мужественный помощник градоначальника. Казенных дел стряпчий трясся всем телом и трясением этим как бы подтверждал мужество своего сослуживца.
—
Если более ясных доказательств не имеешь, то не признаю! — столь твердо отвечал помощник градоначальника,
что стряпчий защелкал зубами и заметался во все стороны.
Нет сомнения,
что участь этих оставшихся верными долгу чиновников была бы весьма плачевна,
если б не выручило их непредвиденное обстоятельство.
Сила Терентьев Пузанов при этих словах тоскливо замотал головой, так
что если б атаманы-молодцы были крошечку побойчее, то они, конечно, разнесли бы съезжую избу по бревнышку.
С полною достоверностью отвечать на этот вопрос, разумеется, нельзя, но
если позволительно допустить в столь важном предмете догадки, то можно предположить одно из двух: или
что в Двоекурове, при немалом его росте (около трех аршин), предполагался какой-то особенный талант (например, нравиться женщинам), которого он не оправдал, или
что на него было возложено поручение, которого он, сробев, не выполнил.
Очень может быть,
что так бы и кончилось это дело измором,
если б бригадир своим административным неискусством сам не взволновал общественного мнения.
Он понял,
что час триумфа уже наступил и
что триумф едва ли не будет полнее,
если в результате не окажется ни расквашенных носов, ни свороченных на сторону скул.
Если б исследователи нашей старины обратили на этот предмет должное внимание, то можно быть заранее уверенным,
что открылось бы многое,
что доселе находится под спудом тайны.
Если б можно было представить себе так называемое исправление на теле без тех предварительных обрядов, которые ему предшествуют, как-то: снимания одежды, увещаний со стороны лица исправляющего и испрошения прощения со стороны лица исправляемого, —
что бы от него осталось?
Но не забудем,
что успех никогда не обходится без жертв и
что если мы очистим остов истории от тех лжей, которые нанесены на него временем и предвзятыми взглядами, то в результате всегда получится только большая или меньшая порция"убиенных".
Вообще видно,
что Бородавкин был утопист и
что если б он пожил подольше, то наверное кончил бы тем,
что или был бы сослан за вольномыслие в Сибирь, или выстроил бы в Глупове фаланстер.
Только тогда Бородавкин спохватился и понял,
что шел слишком быстрыми шагами и совсем не туда, куда идти следует. Начав собирать дани, он с удивлением и негодованием увидел,
что дворы пусты и
что если встречались кой-где куры, то и те были тощие от бескормицы. Но, по обыкновению, он обсудил этот факт не прямо, а с своей собственной оригинальной точки зрения, то есть увидел в нем бунт, произведенный на сей раз уже не невежеством, а излишеством просвещения.
Но, с другой стороны, не меньшего вероятия заслуживает и то соображение,
что как ни привлекательна теория учтивого обращения, но, взятая изолированно, она нимало не гарантирует людей от внезапного вторжения теории обращения неучтивого (как это и доказано впоследствии появлением на арене истории такой личности, как майор Угрюм-Бурчеев), и, следовательно,
если мы действительно желаем утвердить учтивое обращение на прочном основании, то все-таки прежде всего должны снабдить людей настоящими якобы правами.
Догадка эта подтверждается еще тем,
что из рассказа летописца вовсе не видно, чтобы во время его градоначальствования производились частые аресты или чтоб кто-нибудь был нещадно бит, без
чего, конечно, невозможно было бы обойтись,
если б амурная деятельность его действительно была направлена к ограждению общественной безопасности.
Один только раз он выражается так:"Много было от него порчи женам и девам глуповским", и этим как будто дает понять,
что, и по его мнению, все-таки было бы лучше,
если б порчи не было.
Очевидно, стало быть,
что Беневоленский был не столько честолюбец, сколько добросердечный доктринер, [Доктринер — начетчик, человек, придерживающийся заучен — ных, оторванных от жизни истин, принятых правил.] которому казалось предосудительным даже утереть себе нос,
если в законах не формулировано ясно,
что «всякий имеющий надобность утереть свой нос — да утрет».
— Я даже изобразить сего не в состоянии, почтеннейшая моя Марфа Терентьевна, — обращался он к купчихе Распоповой, —
что бы я такое наделал и как были бы сии люди против нынешнего благополучнее,
если б мне хотя по одному закону в день издавать предоставлено было!
Тут открылось все: и то,
что Беневоленский тайно призывал Наполеона в Глупов, и то,
что он издавал свои собственные законы. В оправдание свое он мог сказать только то,
что никогда глуповцы в столь тучном состоянии не были, как при нем, но оправдание это не приняли, или, лучше сказать, ответили на него так,
что"правее бы он был,
если б глуповцев совсем в отощание привел, лишь бы от издания нелепых своих строчек, кои предерзостно законами именует, воздержался".
Это мнение тоже не весьма умное, но
что же делать,
если никаких других мнений еще не выработалось?
Все это были, однако ж, одни faз́ons de parler, [Разговоры (франц.).] и, в сущности, виконт готов был стать на сторону какого угодно убеждения или догмата,
если имел в виду,
что за это ему перепадет лишний четвертак.
Тогда припомнили,
что в Стрелецкой слободе есть некто, именуемый «расстрига Кузьма» (тот самый, который,
если читатель припомнит, задумывал при Бородавкине перейти в раскол), и послали за ним.
Им неизвестна еще была истина,
что человек не одной кашей живет, и поэтому они думали,
что если желудки их полны, то это значит,
что и сами они вполне благополучны.
Они охотнее преклонялись перед Волосом или Ярилою, но в то же время мотали себе на ус,
что если долгое время не будет у них дождя или будут дожди слишком продолжительные, то они могут своих излюбленных богов высечь, обмазать нечистотами и вообще сорвать на них досаду.
Если бы Грустилов стоял действительно на высоте своего положения, он понял бы,
что предместники его, возведшие тунеядство в административный принцип, заблуждались очень горько и
что тунеядство, как животворное начало, только тогда может считать себя достигающим полезных целей, когда оно концентрируется в известных пределах.
Если тунеядство существует, то предполагается само собою,
что рядом с ним существует и трудолюбие — на этом зиждется вся наука политической экономии.
И сделала при этом такое движение,
что Грустилов, наверное, поколебался бы,
если б Пфейферша не поддержала его.
Убогие очень основательно рассчитали,
что если это мнение утвердится, то вместе с тем разом рухнет все глуповское миросозерцание вообще.
Если глуповцы с твердостию переносили бедствия самые ужасные,
если они и после того продолжали жить, то они обязаны были этим только тому,
что вообще всякое бедствие представлялось им чем-то совершенно от них не зависящим, а потому и неотвратимым.
Но происшествие это было важно в том отношении,
что если прежде у Грустилова еще были кое-какие сомнения насчет предстоящего ему образа действия, то с этой минуты они совершенно исчезли. Вечером того же дня он назначил Парамошу инспектором глуповских училищ, а другому юродивому, Яшеньке, предоставил кафедру философии, которую нарочно для него создал в уездном училище. Сам же усердно принялся за сочинение трактата:"О восхищениях благочестивой души".
По большей части сих мероприятий (особенно
если они употреблены благовременно и быстро) бывает достаточно; однако может случиться и так,
что толпа, как бы окоченев в своей грубости и закоренелости, коснеет в ожесточении.
Теперь представим себе,
что может произойти,
если относительно сей материи будет существовать пагубное градоначальническое многомыслие?