Неточные совпадения
Давно уже имел я намерение написать историю какого-нибудь города (или края)
в данный период
времени, но разные обстоятельства мешали этому предприятию.
Что касается до внутреннего содержания «Летописца», то оно по преимуществу фантастическое и по местам даже почти невероятное
в наше просвещенное
время.
Сие намерение есть изобразить преемственно градоначальников,
в город Глупов от российского правительства
в разное
время поставленных.
Таким образом взаимно разорили они свои земли, взаимно надругались над своими женами и девами и
в то же
время гордились тем, что радушны и гостеприимны.
Но
в то же
время выискались и другие, которые ничего обидного
в словах князя не видели.
И начал он донимать глуповцев всякими неправдами и действительно не
в долгом
времени возжег бунты.
6) Баклан, Иван Матвеевич, бригадир. Был роста трех аршин и трех вершков и кичился тем, что происходит по прямой линии от Ивана Великого (известная
в Москве колокольня). Переломлен пополам во
время бури, свирепствовавшей
в 1761 году.
8) Брудастый, Дементий Варламович. Назначен был впопыхах и имел
в голове некоторое особливое устройство, за что и прозван был «Органчиком». Это не мешало ему, впрочем, привести
в порядок недоимки, запущенные его предместником. Во
время сего правления произошло пагубное безначалие, продолжавшееся семь дней, как о том будет повествуемо ниже.
11) Фердыщенко, Петр Петрович, бригадир. Бывший денщик князя Потемкина. При не весьма обширном уме был косноязычен. Недоимки запустил; любил есть буженину и гуся с капустой. Во
время его градоначальствования город подвергся голоду и пожару. Умер
в 1779 году от объедения.
Сменен
в 1802 году за несогласие с Новосильцевым, Чарторыйским и Строгановым (знаменитый
в свое
время триумвират [Речь идет о членах так называемого «негласного комитета», созданного
в 1801 году Александром Первым для составления плана государственных преобразований.
В свободное от занятий
время сочинял для городских попов проповеди и переводил с латинского сочинения Фомы Кемпийского.
Между тем новый градоначальник оказался молчалив и угрюм. Он прискакал
в Глупов, как говорится, во все лопатки (
время было такое, что нельзя было терять ни одной минуты) и едва вломился
в пределы городского выгона, как тут же, на самой границе, пересек уйму ямщиков. Но даже и это обстоятельство не охладило восторгов обывателей, потому что умы еще были полны воспоминаниями о недавних победах над турками, и все надеялись, что новый градоначальник во второй раз возьмет приступом крепость Хотин.
По
временам он выбегал
в зал, кидал письмоводителю кипу исписанных листков, произносил: «Не потерплю!» — и вновь скрывался
в кабинете.
В это
время Глупов, и без того мало оживленный, окончательно замирал.
И что всего замечательнее,
в эту достопамятную ночь никто из обывателей не только не был разбужен криком «не потерплю!», но и сам градоначальник, по-видимому, прекратил на
время критический анализ недоимочных реестров [Очевидный анахронизм.
С течением
времени Байбаков не только перестал тосковать, но даже до того осмелился, что самому градскому голове посулил отдать его без зачета
в солдаты, если он каждый день не будет выдавать ему на шкалик.
Читая
в «Летописце» описание происшествия столь неслыханного, мы, свидетели и участники иных
времен и иных событий, конечно, имеем полную возможность отнестись к нему хладнокровно.
Но
в том-то именно и заключалась доброкачественность наших предков, что как ни потрясло их описанное выше зрелище, они не увлеклись ни модными
в то
время революционными идеями, ни соблазнами, представляемыми анархией, но остались верными начальстволюбию и только слегка позволили себе пособолезновать и попенять на своего более чем странного градоначальника.
Выслушав такой уклончивый ответ, помощник градоначальника стал
в тупик. Ему предстояло одно из двух: или немедленно рапортовать о случившемся по начальству и между тем начать под рукой следствие, или же некоторое
время молчать и выжидать, что будет. Ввиду таких затруднений он избрал средний путь, то есть приступил к дознанию, и
в то же
время всем и каждому наказал хранить по этому предмету глубочайшую тайну, дабы не волновать народ и не поселить
в нем несбыточных мечтаний.
Тогда он не обратил на этот факт надлежащего внимания и даже счел его игрою воображения, но теперь ясно, что градоначальник,
в видах собственного облегчения, по
временам снимал с себя голову и вместо нее надевал ермолку, точно так, как соборный протоиерей, находясь
в домашнем кругу, снимает с себя камилавку [Камилавка (греч.) — особой формы головной убор, который носят старшие по чину священники.] и надевает колпак.
Но здесь я увидел, что напрасно понадеялся на свое усердие, ибо как ни старался я выпавшие колки утвердить, но столь мало успел
в своем предприятии, что при малейшей неосторожности или простуде колки вновь вываливались, и
в последнее
время господин градоначальник могли произнести только „П-плю!“.
С тех пор прошло уже довольно
времени,
в продолжение коего я ежедневно рассматривал градоначальникову голову и вычищал из нее сор,
в каковом занятии пребывал и
в то утро, когда ваше высокоблагородие, по оплошности моей, законфисковали принадлежащий мне инструмент.
Полагаю, впрочем, что за разлитием рек, по весеннему нынешнему
времени, голова сия и ныне находится где-либо
в бездействии.
Выслушав показание Байбакова, помощник градоначальника сообразил, что ежели однажды допущено, чтобы
в Глупове был городничий, имеющий вместо головы простую укладку, то, стало быть, это так и следует. Поэтому он решился выжидать, но
в то же
время послал к Винтергальтеру понудительную телеграмму [Изумительно!! — Прим. издателя.] и, заперев градоначальниково тело на ключ, устремил всю свою деятельность на успокоение общественного мнения.
Может быть, тем бы и кончилось это странное происшествие, что голова, пролежав некоторое
время на дороге, была бы со
временем раздавлена экипажами проезжающих и наконец вывезена на поле
в виде удобрения, если бы дело не усложнилось вмешательством элемента до такой степени фантастического, что сами глуповцы — и те стали
в тупик. Но не будем упреждать событий и посмотрим, что делается
в Глупове.
— Атаманы-молодцы! где же я вам его возьму, коли он на ключ заперт! — уговаривал толпу объятый трепетом чиновник, вызванный событиями из административного оцепенения.
В то же
время он секретно мигнул Байбакову, который, увидев этот знак, немедленно скрылся.
В то
время как глуповцы с тоскою перешептывались, припоминая, на ком из них более накопилось недоимки, к сборщику незаметно подъехали столь известные обывателям градоначальнические дрожки. Не успели обыватели оглянуться, как из экипажа выскочил Байбаков, а следом за ним
в виду всей толпы очутился точь-в-точь такой же градоначальник, как и тот, который за минуту перед тем был привезен
в телеге исправником! Глуповцы так и остолбенели.
Потом пошли к модному заведению француженки, девицы де Сан-Кюлот (
в Глупове она была известна под именем Устиньи Протасьевны Трубочистихи; впоследствии же оказалась сестрою Марата [Марат
в то
время не был известен; ошибку эту, впрочем, можно объяснить тем, что события описывались «Летописцем», по-видимому, не по горячим следам, а несколько лет спустя.
Никто не помнил, когда она поселилась
в Глупове, так что некоторые из старожилов полагали, что событие это совпадало с мраком
времен.
В то
время, когда Ираида беспечно торжествовала победу, неустрашимый штаб-офицер не дремал и, руководясь пословицей: «Выбивай клин клином», — научил некоторую авантюристку, Клемантинку де Бурбо, предъявить свои права.
В это
время к толпе подъехала на белом коне девица Штокфиш, сопровождаемая шестью пьяными солдатами, которые вели взятую
в плен беспутную Клемантинку. Штокфиш была полная белокурая немка, с высокою грудью, с румяными щеками и с пухлыми, словно вишни, губами. Толпа заволновалась.
Они тем легче могли успеть
в своем намерении, что
в это
время своеволие глуповцев дошло до размеров неслыханных. Мало того что они
в один день сбросили с раската и утопили
в реке целые десятки излюбленных граждан, но на заставе самовольно остановили ехавшего из губернии, по казенной подорожной, чиновника.
Cемен Константинович Двоекуров градоначальствовал
в Глупове с 1762 по 1770 год. Подробного описания его градоначальствования не найдено, но, судя по тому, что оно соответствовало первым и притом самым блестящим годам екатерининской эпохи, следует предполагать, что для Глупова это было едва ли не лучшее
время в его истории.
О личности Двоекурова «Глуповский летописец» упоминает три раза:
в первый раз
в «краткой описи градоначальникам», во второй —
в конце отчета о смутном
времени и
в третий — при изложении истории глуповского либерализма (см. описание градоначальствования Угрюм-Бурчеева).
Издатель позволяет себе думать, что изложенные
в этом документе мысли не только свидетельствуют, что
в то отдаленное
время уже встречались люди, обладавшие правильным взглядом на вещи, но могут даже и теперь служить руководством при осуществлении подобного рода предприятий.
Дело
в том, что
в это самое
время на выезде из города,
в слободе Навозной, цвела красотой посадская жена Алена Осипова.
Долго ли, коротко ли они так жили, только
в начале 1776 года
в тот самый кабак, где они
в свободное
время благодушествовали, зашел бригадир. Зашел, выпил косушку, спросил целовальника, много ли прибавляется пьяниц, но
в это самое
время увидел Аленку и почувствовал, что язык у него прилип к гортани. Однако при народе объявить о том посовестился, а вышел на улицу и поманил за собой Аленку.
Понятно, как должен был огорчиться бригадир, сведавши об таких похвальных словах. Но так как это было
время либеральное и
в публике ходили толки о пользе выборного начала, то распорядиться своею единоличною властию старик поопасился. Собравши излюбленных глуповцев, он вкратце изложил перед ними дело и потребовал немедленного наказания ослушников.
— Вам, старички-братики, и книги
в руки! — либерально прибавил он, — какое количество по душе назначите, я наперед согласен! Потому теперь у нас
время такое: всякому свое, лишь бы поронцы были!
К удивлению, бригадир не только не обиделся этими словами, но, напротив того, еще ничего не видя, подарил Аленке вяземский пряник и банку помады. Увидев эти дары, Аленка как будто опешила; кричать — не кричала, а только потихоньку всхлипывала. Тогда бригадир приказал принести свой новый мундир, надел его и во всей красе показался Аленке.
В это же
время выбежала
в дверь старая бригадирова экономка и начала Аленку усовещивать.
И
в то же
время все пишет, все пишет.
И вот
в то самое
время, когда совершилась эта бессознательная кровавая драма, вдали, по дороге, вдруг поднялось густое облако пыли.
Стрельцы
в то
время хотя уж не были настоящими, допетровскими стрельцами, однако кой-что еще помнили.
И стрельцы и пушкари аккуратно каждый год около петровок выходили на место; сначала, как и путные, искали какого-то оврага, какой-то речки да еще кривой березы, которая
в свое
время составляла довольно ясный межевой признак, но лет тридцать тому назад была срублена; потом, ничего не сыскав, заводили речь об"воровстве"и кончали тем, что помаленьку пускали
в ход косы.
Был у нее, по слухам, и муж, но так как она дома ночевала редко, а все по клевушка́м да по овинам, да и детей у нее не было, то
в скором
времени об этом муже совсем забыли, словно так и явилась она на свет божий прямо бабой мирскою да бабой нероди́хою.
При первом столкновении с этой действительностью человек не может вытерпеть боли, которою она поражает его; он стонет, простирает руки, жалуется, клянет, но
в то же
время еще надеется, что злодейство, быть может, пройдет мимо.
Но Архипушко не слыхал и продолжал кружиться и кричать. Очевидно было, что у него уже начинало занимать дыхание. Наконец столбы, поддерживавшие соломенную крышу, подгорели. Целое облако пламени и дыма разом рухнуло на землю, прикрыло человека и закрутилось. Рдеющая точка на
время опять превратилась
в темную; все инстинктивно перекрестились…
Скажем только, что два дня горел город, и
в это
время без остатка сгорели две слободы: Болотная и Негодница, названная так потому, что там жили солдатки, промышлявшие зазорным ремеслом.
Отписав таким образом, бригадир сел у окошечка и стал поджидать, не послышится ли откуда:"ту-ру! ту-ру!"Но
в то же
время с гражданами был приветлив и обходителен, так что даже едва совсем не обворожил их своими ласками.
— Это
в прошлом году, как мы лагерем во
время пожара стояли, так
в ту пору всякого скота тут довольно было! — объяснил один из стариков.