— По-ни-ма-ю!.. Однако вы напомнили мне, что и в самом дело наступило время, когда я обыкновенно завтракаю… да! как бишь это вы
учили меня говорить? Понеже наступило время…
Неточные совпадения
— Я сольдат; мы уф Берлин немного
учим по-русску… на всяк слючай!
Так вот оно как. Мы, русские, с самого Петра I усердно"
учим по-немецку"и все никакого случая поймать не можем, а в Берлине уж и теперь"случай"предвидят, и, конечно, не для того, чтоб читать порнографическую литературу г. Цитовича,
учат солдат"по-русску". Разумеется, я не преминул сообщить об этом моим товарищам по скитаниям, которые нашли, что факт этот служит новым подтверждением только что формулированного решения: да, Берлин ни для чего другого не нужен, кроме как для человекоубивства.
— Но если вас не
учили латинской грамматике, то в чем же состояло ваше воспитание?
— Нас заставляли танцевать, фехтовать, делать гимнастику. В низших классах
учили повиноваться, в высших — повелевать. Сверх того: немного истории, немного географии, чуть-чуть арифметики и, наконец, краткие понятия о божестве. Вот и все. Виноват: заставляли еще вытверживать басни Лафонтена к именинам родителей…
И ведь отлично он знал, что за это у нас не похвалят. С пеленок заставляли его лепетать:"сила солому ломит" — раз;"плетью обуха не перешибешь" — два;"уши выше лба не растут" — три; и все-таки полез! И географии-то когда
учили, то приговаривали: Кола, Пинега, Мезень; Мезень, Мезень, Мезень!.. Нет-таки, позабыл и это! А теперь удивляется… чему?
Спасаться, жить по-божески //
Учила нас угодница, // По праздникам к заутрене // Будила… а потом // Потребовала странница, // Чтоб грудью не кормили мы // Детей по постным дням.
Ему очень понравилось, как один лакей с седыми бакенбардами, выказывая презрение к другим молодым, которые над ним подтрунивали,
учил их, как надо складывать салфетки.
Служив отлично-благородно, // Долгами жил его отец, // Давал три бала ежегодно // И промотался наконец. // Судьба Евгения хранила: // Сперва Madame за ним ходила, // Потом Monsieur ее сменил; // Ребенок был резов, но мил. // Monsieur l’Abbé, француз убогой, // Чтоб не измучилось дитя, //
Учил его всему шутя, // Не докучал моралью строгой, // Слегка за шалости бранил // И в Летний сад гулять водил.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Знаю, знаю… Этому не
учите, это я делаю не то чтоб из предосторожности, а больше из любопытства: смерть люблю узнать, что есть нового на свете. Я вам скажу, что это преинтересное чтение. Иное письмо с наслажденьем прочтешь — так описываются разные пассажи… а назидательность какая… лучше, чем в «Московских ведомостях»!
Поят народ распущенный, // Зовут на службы земские, // Сажают,
учат грамоте, — // Нужна ему она!
Простите, люди добрые, //
Учите уму-разуму, // Как жить самой?
Г-жа Простакова. Старинные люди, мой отец! Не нынешний был век. Нас ничему не
учили. Бывало, добры люди приступят к батюшке, ублажают, ублажают, чтоб хоть братца отдать в школу. К статью ли, покойник-свет и руками и ногами, Царство ему Небесное! Бывало, изволит закричать: прокляну ребенка, который что-нибудь переймет у басурманов, и не будь тот Скотинин, кто чему-нибудь учиться захочет.
Скотинин. А уж зачали молодца
учить грамоте?