Неточные совпадения
И не только от таких, которые обусловливаются апелляционными и кассационными сроками, но и от
других, более деликатного свойства.
Словом сказать, «дамочки» — статья особая, которую вообще ни здесь, ни в
другом каком человеческом деле в расчет принимать не надлежит.
И пусть засвидетельствует этот голос, что, покуда человек не развяжется с представлением о саранче и
других расхитителях народного достояния, до тех пор никакие Kraenchen и Kesselbrunnen 5 «аридовых веков» ему не дадут.
Другие во всеуслышание роптали, что никакой «заграницы» не нужно и что всю эту «заграницу» выдумали их дамочки, которые, под предлогом исправления супружеских почек и легких, собрались ловить по курзалам бонапартистов всех наименований.
Даже два старца (с претензией на государственность), ехавшие вместе с нами, — и те не интересовались своим отечеством, но считали его лишь местом для получения присвоенных по штатам окладов. По-видимому, они ничего не ждали, ни на что не роптали, и даже ничего не мыслили, но в государственном безмолвии сидели
друг против
друга, спесиво хлопая глазами на прочих пассажиров и как бы говоря: мы на счет казны нагуливать животы едем!
Один был малого роста, сложен кряжем и назывался по фамилии Дыба;
другой был длинен, сухощав, взвивался и сокращался, словно змей, и назывался по фамилии Удав.
Один прошел школу графа Михаила Николаевича в качестве чиновника для преступлений;
другой прошел школу графа Алексея Андреевича в качестве чиновника для чтения в сердцах 9.
У одного в гербе была изображена, в червленом 10 поле, рука, держащая серебряную урну с надписью: не пролей!у
другого — на серебряном поле — рука, держащая золотую урну с надписью: содержи в опрятности!Из чего дозволялось заключать, что оба происходят не от Рюрика.
Почему на берегах Вороны говорили одно, а на берегах Прегеля
другое — это я решить не берусь, но положительно утверждаю, что никогда в чембарских палестинах я не видал таких «буйных» хлебов, какие мне удалось видеть нынешним летом между Вержболовом и Кенигсбергом, и в особенности дальше, к Эльбингу. Это было до такой степени неожиданно (мы все заранее зарядились мыслью, что у немца хоть шаром покати и что без нашего хлеба немец подохнет), что некто из ехавших рискнул даже заметить...
На что
другой ехавший патриотически-задумчиво пробормотал...
— И мужики тоже бьются. Никто здесь на землю не надеется, все от нее бегут да около кое-чего побираются. Вон она, мельница-то наша, который уж месяц пустая стоит! Кругом на двадцать верст
другой мельницы нет, а для нашей вряд до Филиппова заговенья 16 помолу достанет. Вот хлеба-то здесь каковы!
Ужели на этот вопрос никогда не будет
другого ответа, кроме: не твое дело?
Вот, если это quibus auxiliis как следует выяснить, тогда сам собою разрешится и
другой вопрос: что такое современная русская община и кого она наипаче обеспечивает, общинников или Колупаевых?
Такому обществу ничего
другого не остается, как дать подписку, что члены его все до единого, от мала до велика, во всякое время помирать согласны.
Один говорит, что слишком мало свобод дают,
другой, что слишком много; один ропщет на то, что власть бездействует,
другой — на то, что власть чересчур достаточно действует; одни находят, что глупость нас одолела,
другие — что слишком мы умны стали; третьи, наконец, участвуют во всех пакостях и, хохоча, приговаривают: ну где такое безобразие видано?!
— Ваше превосходительство! да вы бы на место съездили, осмотрелись бы, посоветовались бы, да и тово… В старину говаривали: по нужде и закону премена бывает, а нынче то же изречение только в
другой редакции выразить — смотришь, и выйдет: по нужде и чернозёму премена бывает?! И будет у вас вместо плеши густорастущий лес!
Правда, остаются еще мировые суды и земства, около которых можно бы кой-как пощечиться, но, во-первых, ни те, ни
другие не в силах приютить в своих недрах всех изувеченных жизнью, а, во-вторых, разве «благородному человеку» можно остаться довольным какими-нибудь полуторами-двумя тысячами рублей, которые предоставляет нищенское земство?
Наравне с
другими, они любознательно вглядывались в расстилавшуюся по обеим сторонам дороги долину, и почему-то мне казалось, что они делают это неспроста.
А может быть, и не на меня упадет, а на
другого, или и совсем ни на кого не упадет, а просто останется стоять на страх врагам.
Есть между ними такие, которые представляют собой как бы неистощимый сосуд вреднейших мероприятий, и есть
другие, которые хотя самостоятельно мероприятий не выдумывают, но имеют специальностью усугублять вредоносную сущность чужих выдумок.
Не успел я опомниться, как он уж держал мою руку в своих и крепко ее жал. И очень возможно, что так бы и привел он меня за эту руку в места не столь отдаленные, если б из-за угла не налетел на нас
другой соотечественник и не закричал на меня...
С одной стороны, приводились бесчисленные примеры благополучного казнокрадства; с
другой — произносились имена, высчитывались суммы, указывались лазейки.
Только послал бог к ней по душу своего ангела, а ангел-то и ошибись: вместо того, чтоб взять душу у подлежащей Анны, взял ее у
другой.
Та ли Анна,
другая ли Анна — все равно приходится попам хоронить.
Как ни лестно было для бесшабашных советников это признание, однако ж они сидели
друг против
друга и недоверчиво покачивали головами.
— Расхищений не одобряю, — твердо ответил я, — но, с
другой стороны, не могу не принять в соображение, что всякому человеку сладенького хочется.
Мальчик в штанах. Здесь, под Бромбергом, этого нет, но матушка моя, которая родом из-под Вюрцбурга, сказывала, что в тамошней стороне все дороги обсажены плодовыми деревьями. И когда наш старый добрый император получил эти земли в награду за свою мудрость и храбрость, то его немецкое сердце очень радовалось, что отныне баденские, баварские и
другие каштаны будут съедаемы его дорогой и лояльной Пруссией.
Мальчик без штанов. Разумеется, будешь болен, как на
другой день при сходе спину взбондируют!
Не успев познать самого себя — так как насчет этого в России строго, — он очень доволен, что никто ему не препятствует познавать
других.
С одной стороны, она производит людей-мучеников 2, которых повсюду преследует представление о родине, но которые все-таки по совести не могут отрицать, что на родине их ожидает разговор с становым приставом; с
другой — людей-мудрецов, которые раз навсегда порешили: пускай родина процветает особо, а я буду процветать тоже особо, ибо лучше два-три месяца подышать полною грудью, нежели просидеть их в «холодной»…
Допустим, пожалуй, что подобные случаи не невозможны, но ведь дело не в том, возможна ли та или
другая случайность, а в том, нужно ли эту случайность обобщать? нужно ли крутить руки к лопаткам всякому проходящему? нужно ли заставлять его беседовать с незнакомцем, хотя бы он назывался становым приставом?
Так вот оно как. Мы, русские, с самого Петра I усердно"учим по-немецку"и все никакого случая поймать не можем, а в Берлине уж и теперь"случай"предвидят, и, конечно, не для того, чтоб читать порнографическую литературу г. Цитовича, учат солдат"по-русску". Разумеется, я не преминул сообщить об этом моим товарищам по скитаниям, которые нашли, что факт этот служит новым подтверждением только что формулированного решения: да, Берлин ни для чего
другого не нужен, кроме как для человекоубивства.
Это вынуждало его состязаться с
другими центрами немецкой культуры, приглашать в свой университет лучших профессоров, покровительствовать литературе, искусствам и наукам.
И так как ни то, ни
другое, ни третье не заключает в себе ничего привлекательного, то путник спешит в первую попавшуюся гостиницу, чтоб почиститься и выспаться, и затем нимало не медля едет дальше.
14 вдобавок эти делишки, вместе с делишками
других столь же простых людей, не бесполезны и для страны, в которой я живу.
Пускай герои между собой разговаривают и
друг на
друга любуются; пускай читают Плутарха, припоминают анекдоты из жизни древних и новых героев, и вообще поддерживают в себе вкус к истреблению «исконного» врага (а кто же теперь не «исконный» враг в глазах прусского офицера?).
Ежели можно сказать вообще про Европу, что она, в главных чертах, повторяет зады (по крайней мере, в настоящую минуту, она воистину ничего
другого не делает) и, во всяком случае, знает, что ожидает ее завтра (что было вчера, то повторится и завтра, с малым разве изменением в подробностях), то к Берлину это замечание применимо в особенности.
Но ведь с
другой стороны, если б мы вздумали подражать немецким образцам, то есть начали бы солидничать и в молчании ждать своей участи, то не вышло бы из этого
другой, еще горшей беды?
Конечно, от того или
другого образа поведения зависит то или
другое направление внутренней политики, но ведь за внутренней политикой не угонишься!
Может быть, зимой, когда сосчитаны барыши, эти последние и сознают себя добрыми буржуа, но летом они, наравне с самым последним кельнером, продают душу наезжему человеку и не имеют иного критериума для оценки вещей и людей, кроме того, сколько то или
другое событие, тот или
другой"гость"бросят им лишних пфеннигов в карман.
И все они переходят от гостиницы к гостинице, от одного въезжего дома к
другому, отыскивая конуру… самую простую конуру!
Одни уже отпили свою порцию,
другие только что заручились кружками и спешат к источникам.
Через минуту
другая встреча.
А вечером лично носил ей в номер поднос с чаем, справлялся, спокойно ли ей почивать и не нужно ли промыслить
другую подушку.
Вспомнила, что у нее в саквояже лежит перстенек с бирюзой, который когда-то носил на указательном пальце ее покойный муж, вынула, немножко всплакнула (надо же память покойного «
друга» почтить!) и… отдала.
Отдавши, уехала на
другие воды, где опять встретила точь-в-точь такого же обер-кельнера, вспомнила, что у нее в саквояже лежит перстенек с изумрудом (тоже покойный муж на указательном пальце носил), опять всплакнула и опять… отдала.
Позавтракавши, одни идут в Gurgl-cabinet, [кабинет по горловым болезням]
другие в Inhalations Anstalt, [отделение для ингаляции] третьи — берут ванны.
Зато им решительно не только нет времени об чем-либо думать, но некогда и отдохнуть, так как все эти лечения нужно проделать в разных местах города, которые хотя и не весьма удалены
друг от
друга, но все-таки достаточно, чтоб больной человек почувствовал.
Наденет одно платье, встанет перед зеркалом, оглядит себя сперва спереди, потом сзади, что-то подправит, в одном место взбодрит, в
другом пригнетет, слизнет языком соринку, приставшую к губе, пошевелит бровями, возьмет маленькое зеркальце и несколько раз кивнет перед ним головой то вправо, то влево, положит зеркальце, опять его возьмет и опять слизнет с губ соринку…
Как истинная кокотка по духу, она даже этимне волнуется, а думает только: как нынче молодые люди умеют мило говорить!.. и начинает примеривать
другое платье.