Цитаты со словом «прокоп»
Область
поиска
«Дневник провинциала в Петербурге» (Салтыков-Щедрин М. Е., 1872)по всей классике
Тут были: и Петр Иваныч, и Тертий Семеныч, и сам представитель «высшего в империи сословия», Александр Прокофьич (он же «
Прокоп Ляпунов») с супругой, на лице которой читается только одна мысль: «Alexandre! у тебя опять галстух набок съехал!» Это была ужаснейшая для меня минута.
— В Петербург? — спрашивает
Прокоп Петра Иваныча.
Тут-то вот именно и представился мне вопрос: зачем я, в самом деле, еду в Петербург? и каким образом сделалось, что я, убегая из губернии и находясь несомненно за пределами ее, в вагоне, все-таки очутился в самом сердце оной? И мне сделалось так совестно и конфузно, что я совершенно неосновательно ответил
Прокопу...
Каждое утро, покуда я потягиваюсь и пью свой кофе, три стука раздаются в дверь моего нумера. Раньше всех стучит
Прокоп.
— Что вы зеваете-то! что зеваете!
Прокоп вот все передние уж объездил, а вы! Хотите, я вам скажу одну вещь!
Затем «губерния» часа на два, на три исчезает. Но не успел я одеться (бьет два часа), как опять стук в дверь! Влетает
Прокоп.
Прокоп подходит к окну, видит бегущего по улице мазурика, и воображение рисует перед ним целую картину.
— Решена? — спрашивает
Прокоп, и в глазах его появляется какой-то блудящий огонь, которого я прежде не примечал.
Проходя мимо него,
Прокоп толкает меня в бок и шепчет каким-то испуганным голосом...
— Аристиду Фемистоклычу! — восклицает
Прокоп, расцветая при виде одного из византийских изображений, которого наружность напоминает паука, только что проглотившего муху, — как поживаете? каково прижимаете?
Мы садимся за особый стол; приносят громадное блюдо, усеянное устрицами. Но завистливые глаза
Прокопа уже прозревают в будущем и усматривают там потребность в новом таком же блюде.
— Где же дельцы-то? — спрашиваю я у
Прокопа.
— Ну, а теперь пора и отдохнуть! — возглашает
Прокоп, — да что, впрочем, не выпить ли на ночь прощеную!
Я слушаю и краснею. В самом деле, что делал я в течение целых двух недель? Я беседовал с
Прокопом, я наслаждался лицезрением иконописного Аристида Фемистоклыча — и чего не видел! не видел Шнейдер!
Совершенно свежий и трезвый, я вышел на улицу с твердым намерением идти на все четыре стороны, как при самом выходе, на крыльце, меня застиг
Прокоп.
Прокоп вдруг заволновался, и несколько секунд я думал, что у него от гнева сперло в зобу дыхание.
Я чувствовал, что вот-вот
Прокоп сейчас ударится в либереализм, и как-то инстинктивно пролепетал: — prenez gardeon peut nous entendre… [остерегайтесь… нас могут слышать…]
Прокоп, сказав это, залился добродушнейшим смехом. Этот смех — именно драгоценнейшее качество, за которое решительно нет возможности не примириться с нашими кадыками. Не могут они злокознствовать серьезно, сейчас же сами свои козни на смех поднимут. А если который и начнет серьезничать, то, наверное, такую глупость сморозит, что тут же его в шуты произведут, и пойдет он ходить всю жизнь с надписью «гороховый шут».
— Зайти разве? — пригласил
Прокоп, — ведь я с тех пор, как изюмскую-то линию порешили, к Елисееву — ни-ни! Ну его! А у Доминика, я вам доложу, кулебяки на гривенник съешь да огня на гривенник же проглотишь — и прав! Только вот мерзлого сига в кулебяку кладут — это уж скверно!
Вечером
Прокоп заставил меня надеть фрак и белый галстух, а в десять часов мы уже были в салонах князя Оболдуй-Тараканова.
Раут был в полном разгаре; в гостиной стоял говор; лакеи бесшумно разносили чай и печенье. Нас встретил хозяин, который, после первых же рекомендательных слов
Прокопа, произнес...
Быть может, соображения мои пошли бы и дальше по этому направлению, но, к счастью для меня, я встретил строгий взор
Прокопа и поспешил на скорую руку сказать...
— A что там у нас делается, князь, кабы вы изволили видеть, — чудеса! доложил почтительным басом
Прокоп, — народ споили, рабочих взять негде, хозяйство побросали… смотреть, ваше сиятельство, больно!
Но я почти обезумел от скуки. Никогда я так ясно не сознавал, что пора пить водку, как в эту минуту.
Прокоп, очевидно, следил за выражением моего лица, потому что подошел ко мне, как только кончилось чтение.
— Айда к Палкину! — скомандовал
Прокоп извозчику, — я, брат, нынче все у Доминика да у Палкина развлекаюсь: напитки тут крепки.
На другой день утром, вероятно в видах скорейшего вытрезвления,
Прокоп принес мне знаменитый проект «о расстрелянии и благих оного последствиях», составленный ветлужским помещиком Поскудниковым.
Я пробыл у действительного статского советника Стрекозы с девяти до одиннадцати часов и насчитал, что в течение этого времени, по крайней мере, двадцать раз был повторен вопрос: «куда мы идем?» Это произвело на меня такое тоскливое, давящее впечатление, что, когда мы вышли с
Прокопом на улицу, я сам безотчетно воскликнул...
— Сегодня я сведу тебя к Шухардину, — ответил
Прокоп, — а завтра, если бог грехам потерпит, направим стопы в «Старый Пекин».
И все, словно ужаленные, вскочили с мест и подняли такой неизреченный лай, что я поскорее схватил шляпу и увлек
Прокопа в «Старый Пекин».
Я проснулся утром с головною болью и долгое время ничего не понимал, а только смотрел в потолок. Вдруг слышу голос
Прокопа: «Господи Иисусе Христе! да где же мы?»
Вскакиваю, оглядываюсь и вижу, что мы в какой-то совершенно неизвестной квартире; что я лежу на диване, а на другом диване лежит
Прокоп. Мною овладел страх.
— Где мы вчера были? — обратился я к
Прокопу.
Но
Прокоп стоял как бы в остолбенении и только пялил на меня свои опухшие глаза.
— Каким же образом у вас-то мы очутились? — полюбопытствовал
Прокоп.
Пользуясь моею нравственною рыхлостью,
Прокоп завалил меня проектами, чтение которых чуть-чуть не нацело меня на мысль о самоубийстве. Истинно, только бог спас мою душу от конечной погибели… Но буду рассказывать по порядку.
Вот
Прокоп — так тот мигом поправился. Очевидно, на него даже реформы не действуют. Голова у него трещала всего один день, а на другой день он уже прибежал ко мне как ни в чем не бывало и навалил на стол целую кипу проектов.
Прокоп, по обыкновению своему, залился смехом.
И черт его знает, что это за смех у
Прокопа — никак понять не могу!
— А уж ежели, — продолжал между тем
Прокоп, — ты от этих прожектов запьешь, так, значит, линия такая тебе вышла. Оно, по правде сказать, трудно и не запить. Все бить да сечь, да стрелять… коли у кого чувствительное сердце — ну просто невозможно не запить! Ну, а ежели кто закалился — вот как я, например, — так ничего. Большую даже пользу нахожу. Светлые мысли есть ей-богу!
Однако, повторяю, бог спас, и, может быть, я провел бы время даже не совсем дурно, если б не раздражали меня, во-первых, периодические визиты поручика Хватова и, во-вторых, назойливость
Прокопа. Помимо этих двух неприятностей, право, все было хорошо.
Вот что совсем уж нехорошо — это
Прокоп, который самым наглым образом врывается в жизнь и отравляет лучшие, блаженнейшие минуты ее. Каждый день, утром и вечером, он влетает ко мне и начинает приставать и даже ругаться.
До какой степени для нас всякое думанье — нож вострый, это всего лучше доказал мне
Прокоп.
Так мы и расстались на том, что свобода от обязанности думать есть та любезнейшая приправа, без которой вся жизнь человеческая есть не что иное, как юдоль скорбей. Быть может, в настоящем случае, то есть как ограждающее средство против возможности систематического и ловкого надувания (не ее ли собственно я и разумел, когда говорил
Прокопу о необходимости „соображать“?), эта боязнь мысли даже полезна, но как хотите, а теория, видящая красоту жизни в свободе от мысли, все-таки ужасна!
Кто вникнет ближе в цикл понятий, наивным выразителем которых явился
Прокоп, тот поймет, почему единственным надежным выходом из всех жизненных затруднений прежде всего представляется действие, обозначаемое словом „вычеркнуть“. Вычеркнуть легко, создать трудно — в этом разгадка той бесцеремонности, с которою мы приступаем к рассечению всевозможных жизненных задач.
Но
Прокоп говорит, что и эти невдолге приедут.
Жутко, но должно сознаться, что пророчество
Прокопа имеет некоторое основание. Я сам собственными ушами слышал, как на дебаркадере железной дороги один из Хлобыстовских коснеющим языком сказал...
Привожу здесь на выдержку несколько проектов, придерживаясь в этом случае указаний
Прокопа.
— Ну, что? каково? — пристал ко мне в тот же вечер
Прокоп. — да что ж… хорошо-то хорошо… только вот насчет Америки как-то сомнительно…
И
Прокоп залился таким раздражающим смехом, что я несколько секунд стоял как ошеломленный. Передо мной вдруг совершенно отчетливо встала вся картина децентрализации по мысли и сердцу отставного корнета Толстолобова…
Цитаты из русской классики со словом «прокоп»
— Да кто твой принц! сказывай! — спросил
Прокоп, — может, он мятежник?
Дурные вести.
Прокоп Петрович Ляпунов убит
Казаками.
— Репетилов? мне? Помилуйте! да он меня от купели воспринимал! Но, кроме того, и еще чем-то приходится. Наш род очень древний! Мы — пронские —
Прокопа Ляпунова помните? — ну, так мы все по женской линии от него. Молчалины, Репетиловы, Балалайкины, Фамусовы — все! А Чацкий Александр Андреич — тот на границе с скопинским уездом!
Высокий и грузный, вращая большими темными глазами, он завывал баритоном, переходившим в бас, с небольшой хрипотцой Кузьму Рощина,
Прокопа Ляпунова и других атаманов, имея главный успех на ярмарочных спектаклях.
Синонимы к слову «прокоп»
Предложения со словом «прокоп»
- Выкопать яму не всегда бывает возможно – глубина снега с подветренных склонов сопок может превышать два метра, и по одному пробному прокопу не определишь характер местности целиком.
- Больного могли закапывать по шею в землю, протаскивать через земляной прокоп, могли прикладывать горсть земли к больному месту, натирать грудь, подмешивать землю больному в питьё и др.
- Маленькое окошко выходило в донце прокопа, днём бывал свет.
- (все предложения)
Сочетаемость слова «прокоп»
Дополнительно