Неточные совпадения
— Понимаю и это, голубушка маменька. Большую вы тогда,
по доброте вашей, ошибку сделали! Надо было тогда, как вы
дом покупали, — тогда надо было обязательство с него взять, что он в папенькино именье не вступщик!
То представится: ходит она
по пустому
дому, а людишки в людскую забрались и жрут!
Иудушка расхаживает хозяином
по комнатам
дома, принимает вещи, заносит в опись и
по временам подозрительно взглядывает на мать, ежели в чем-нибудь встречает сомнение.
Что же касается до помещения, то погорелковский
дом был ветх и сыр, а комната, в которой заперлась Арина Петровна, никогда не освежалась и
по целым неделям оставалась неубранною.
Столовая опустела, все разошлись
по своим комнатам.
Дом мало-помалу стихает, и мертвая тишина ползет из комнаты в комнату и наконец доползает до последнего убежища, в котором дольше прочих закоулков упорствовала обрядовая жизнь, то есть до кабинета головлевского барина. Иудушка наконец покончил с поклонами, которые он долго-долго отсчитывал перед образами, и тоже улегся в постель.
Иудушка так-таки и не дал Петеньке денег, хотя, как добрый отец, приказал в минуту отъезда положить ему в повозку и курочки, и телятинки, и пирожок. Затем он, несмотря на стужу и ветер, самолично вышел на крыльцо проводить сына, справился, ловко ли ему сидеть, хорошо ли он закутал себе ноги, и, возвратившись в
дом, долго крестил окно в столовой, посылая заочное напутствие повозке, увозившей Петеньку. Словом, весь обряд выполнил как следует, по-родственному.
Проснувшись на другой день утром, она прошлась
по всем комнатам громадного головлевского
дома. Везде было пустынно, неприютно, пахло отчуждением, выморочностью. Мысль поселиться в этом
доме без срока окончательно испугала ее. «Ни за что! — твердила она в каком-то безотчетном волнении, — ни за что!»
В единственной чистой комнате
дома, которая служила приемною, царствовала какая-то унылая нагота;
по стенам было расставлено с дюжину крашеных стульев, обитых волосяной материей, местами значительно продранной, и стоял такой же диван с выпяченной спинкой, словно грудь у генерала дореформенной школы; в одном из простенков виднелся простой стол, покрытый загаженным сукном, на котором лежали исповедные книги прихода, и из-за них выглядывала чернильница с воткнутым в нее пером; в восточном углу висел киот с родительским благословением и с зажженною лампадкой; под ним стояли два сундука с матушкиным приданым, покрытые серым, выцветшим сукном.
— Сговорились и есть. Как не сговориться, коли всякому видимо, что в ростепель ночью ехать нельзя. Все равно в поле, в зажоре просидите — так, по-нашему, лучше уж
дома!
— Разумеется, вам лучше знать, как над собой поступить, а только мы было думали, что вы к нам возворотитесь.
Дом у нас теплый, просторный — хоть в горелки играй! очень хорошо покойница бабенька его устроила! Скучно сделалось — санки запряжем, а летом — в лес
по грибы ходить можно!
Независимо от выполнения деликатных поручений
по предмету сослеживания девичьих вожделений, Улитушка состояла в головлевском
доме в качестве аптекарши и лекарки.
Тишина, в которую погрузился головлевский
дом, нарушалась только шуршаньем, возвещавшим, что Иудушка, крадучись и подобравши полы халата, бродит
по коридору и подслушивает у дверей.
«Ишь ты ведь! даже не спросилась — ушла!» — думалось ему, покуда глаза бродили в пространстве, усиливаясь различить поповский
дом, в котором,
по всем вероятиям, в эту минуту соловьем разливалась Евпраксеюшка.
— Нет, не обиделась, а так… надо же когда-нибудь… Да и скучно у вас… инда страшно! В доме-то словно все вымерло! Людишки — вольница, всё
по кухням да
по людским прячутся, сиди в целом
доме одна; еще зарежут, того гляди! Ночью спать ляжешь — изо всех углов шепоты ползут!
— И прекрасно. Когда-нибудь после съездишь, а покудова с нами поживи.
По хозяйству поможешь — я ведь один! Краля-то эта, — Иудушка почти с ненавистью указал на Евпраксеюшку, разливавшую чай, — все
по людским рыскает, так иной раз и не докличешься никого, весь
дом пустой! Ну а покамест прощай. Я к себе пойду. И помолюсь, и делом займусь, и опять помолюсь… так-то, друг! Давно ли Любинька-то скончалась?
Иудушка и Аннинька сидели вдвоем в столовой. Не далее как час тому назад кончилась всенощная, сопровождаемая чтением двенадцати евангелий, и в комнате еще слышался сильный запах ладана. Часы пробили десять, домашние разошлись
по углам, и в
доме водворилось глубокое, сосредоточенное молчание. Аннинька, взявши голову в обе руки, облокотилась на стол и задумалась; Порфирий Владимирыч сидел напротив, молчаливый и печальный.
Неточные совпадения
Мужик я пьяный, ветреный, // В амбаре крысы с голоду // Подохли,
дом пустехонек, // А не взял бы, свидетель Бог, // Я за такую каторгу // И тысячи рублей, // Когда б не знал доподлинно, // Что я перед последышем // Стою… что он куражится //
По воле
по моей…»
Замолкла Тимофеевна. // Конечно, наши странники // Не пропустили случая // За здравье губернаторши //
По чарке осушить. // И видя, что хозяюшка // Ко стогу приклонилася, // К ней подошли гуськом: // «Что ж дальше?» // — Сами знаете: // Ославили счастливицей, // Прозвали губернаторшей // Матрену с той поры… // Что дальше?
Домом правлю я, // Ращу детей… На радость ли? // Вам тоже надо знать. // Пять сыновей! Крестьянские // Порядки нескончаемы, — // Уж взяли одного!
— У нас забота есть. // Такая ли заботушка, // Что из
домов повыжила, // С работой раздружила нас, // Отбила от еды. // Ты дай нам слово крепкое // На нашу речь мужицкую // Без смеху и без хитрости, //
По правде и
по разуму, // Как должно отвечать, // Тогда свою заботушку // Поведаем тебе…
Краса и гордость русская, // Белели церкви Божии //
По горкам,
по холмам, // И с ними в славе спорили // Дворянские
дома. //
Дома с оранжереями, // С китайскими беседками // И с английскими парками; // На каждом флаг играл, // Играл-манил приветливо, // Гостеприимство русское // И ласку обещал. // Французу не привидится // Во сне, какие праздники, // Не день, не два —
по месяцу // Мы задавали тут. // Свои индейки жирные, // Свои наливки сочные, // Свои актеры, музыка, // Прислуги — целый полк!
Идем
по делу важному: // У нас забота есть, // Такая ли заботушка, // Что из
домов повыжила, // С работой раздружила нас, // Отбила от еды.