Неточные совпадения
Во-вторых, как это ни парадоксально на первый взгляд, но я могу сказать утвердительно, что все эти люди, в кругу которых я обращаюсь и которые взаимно видят
друг в
друге «политических врагов», — в сущности, совсем
не враги, а просто бестолковые люди, которые
не могут или
не хотят
понять, что они болтают совершенно одно и то же.
Так именно и поступили молодые преемники Держиморды. Некоторое время они упорствовали, но, повсюду встречаясь с невозмутимым «посмотри на бога!», —
поняли, что им ничего
другого не остается, как отступить. Впрочем, они отступили в порядке. Отступили
не ради двугривенного, но гордые сознанием, что независимо от двугривенного нашли в себе силу простить обывателей. И чтобы маскировать неудачу предпринятого ими похода, сами поспешили сделать из этого похода юмористическую эпопею.
Зная твое доброе сердце, я очень
понимаю, как тягостно для тебя должно быть всех обвинять; но если начальство твое желает этого, то что же делать, мой
друг! — обвиняй! Неси сей крест с смирением и утешай себя тем, что в мире
не одни радости, но и горести! И кто же из нас может сказать наверное, что для души нашей полезнее: первые или последние! Я, по крайней мере, еще в институте была на сей счет в недоумении, да и теперь в оном же нахожусь.
— Я пришел к тому убеждению, что недостаточность результатов происходит оттого, что тут употребляются совсем
не те приемы. Я
не знаю, что именно нужно, но бессилие старых, традиционных уловок для меня очевидно. Они без пользы ожесточают злоумышленников, между тем как нужно, чтобы дело само собой, так сказать, скользя по своей естественной покатости, пришло к неминуемому концу. Вот мой взгляд. Вы, мой
друг, человек новый и современный — вы должны
понять меня. Поэтому я решился поручить это дело вам.
Конечно, я
понимал, что и против такого капитального соображения
не невозможны возражения, но с
другой стороны, что может произойти, если вдруг Осипу Иванычу в моем скромно выраженном мнении вздумается заподозрить или «превратное толкование», или наклонность к «распространению вредных идей»!
И теперь, как всегда, я остаюсь при своем славянском гостеприимстве и ничего
другого не понимаю, кроме разговора по душе… со всяким встречным,
не исключая даже человека, который вот-вот сейчас начнет меня «облапошивать».
Обращение это застало меня совершенно впрасплох. Вообще я робок с дамами; в одной комнате быть с ними — могу, но разговаривать опасаюсь. Все кажется, что вот-вот онаспросит что-нибудь такое совсем неожиданное, на что я ни под каким видом ответить
не смогу. Вот «калегвард» — тот ответит; тот, напротив, при мужчине совестится, а дама никогда
не застанет его врасплох. И будут онивместе разговаривать долго и без умолку, будут смеяться и — кто знает — будут, может быть, и
понимать друг друга!
— Да, батюшка! — говорил он Антошке, — вы правду сказывали! Это
не промышленник, а истукан какой-то! Ни духа предприимчивости, ни понимания экономических законов… ничего! Нет-с! нам
не таких людей надобно! Нам надобно совсем
других людей…
понимаете? Вот как мы с вами, например! А?
Понимаете? вот как мы с вами?
— Нет, мой
друг,
не говори этого!
не в таком я звании, чтоб это дело втуне оставить!
Не Анпетов важен, а тот яд, который он разливает! вот что я прошу тебя
понять!
— Их писал человек, с одной стороны,
не искусившийся в юридических тонкостях, но который, с
другой стороны, несомненно бы содрогнулся, если б
понимал всю необъятность бездны, разделяющей такие понятия, как «вечность» и… «владение»!
Но, с
другой стороны, я очень хорошо
понимаю, что на дело моей доверительницы можно, было взглянуть и с иной точки зрения (поощренный успехом, адвокат до того разыгрался, что с самою любезною откровенностью, казалось, всем и каждому говорил:"Я шалопай очень разносторонний, господа! я и
не такие штуки проделать согласен!").
Премиленькие — а вот этого
не понимают, что надобно, чтоб сперва один высказался, потом
другой бы представил свои соображения, потом третий бы присовокупил… право!
— Мне — разорвать с либерализмом! мне? — говорил мой
друг, покуда мы дегюстировали какой-то необыкновенной красоты лафит, — но разве ты
не понимаешь, что это значило бы разбить вдребезги всю мою жизнь!
Не думай, однако ж, petite mere, что я сержусь на тебя за твои нравоучения и обижен ими. Во-первых, я слишком bon enfant, [паинька (франц.)] чтоб обижаться, а во-вторых, я очень хорошо
понимаю, что в твоем положении ничего
другого не остается и делать, как морализировать. Еще бы! имей я ежедневно перед глазами Butor'a, я или повесился бы, или такой бы aperГu de morale настрочил, что ты только руками бы развела!
— Да, молодой! Если б вы
не были молоды, то
поняли бы, что Цыбуля — отличный! Que c'est un homme charmant, un noble coeur, un ami a toute epreuve… [Что это прелестный человек, благородное сердце, испытанный
друг (франц.)]
"Стало быть, нужно отступить?" — спросишь ты меня и, конечно, спросишь с негодованием. Мой
друг! я слишком хорошо
понимаю это негодование, я слишком ценю благородный источник его, чтоб ответить тебе сухим:"Да, лучше отступить!"Я знаю, кроме того, что подобные ответы
не успокоивают, а только раздражают. Итак, поищем оба,
не блеснет ли нам в темноте луч надежды,
не бросит ли нам благосклонная судьба какого-нибудь средства, о котором мы до сих пор
не думали?
Резко потому, что обличало во мне человека, с которым «попросту» (мы с ним «по-родственному», а он — и т. д.) объясняться нельзя; мягко потому, что Филофей, конечно, отлично
понимает, что на уме-то у меня совсем
другое слово было, да только
не сказалось оно.
— Тебе бы всё ласки! а ты
пойми, что у людей разные темпераменты бывают. Один любит приласкаться, маменькину ручку поцеловать, а
другому это просто в голову
не приходит. Коронат скромен, учится хорошо, жалоб на него нет; мне кажется, что больше ты и требовать от него
не вправе.
— Уроки танцеванья, хозяйство… воля твоя, ничего я тут
не понимаю, мой
друг!
— Ты паскудник! ты этого
не понимаешь! — отвечает Плешивцев, — ты всюду со своей арифметикой лезешь, из всего сухую формулу хочешь сделать, а для меня совсем
другое важно. Для тебя животворящий принцип — палка! а для меня этого мало. И палка, сударь, нема, коли в ней любви действо
не проявляется!
— В том ли смысле или в
другом — это как хочешь, так и можешь
понимать. А только я всегда, и как мать и как христианка, скажу: кто об своих делах
не радеет, тот и богу
не слуга.
— Но неужели же ты
не можешь
понять, что сегодня истекает срок моему отпуску? Наденька! да
пойми же меня, мой
друг! Я состою на службе; я служу
не какому-нибудь частному лицу, а государству… Государству, голубчик мой, государству!
Взвешивая все эти выгоды и сравнивая их с теми жертвами, которые государство, взамен их, от него требует, буржуа
не может
не сознавать, что последние почти ничтожны, и потому редко ропщет по их поводу (между прочим, он
понимает и то, что всегда имеет возможность эти жертвы разложить на
других).
— Я
понимаю одно из двух, — говорил он, — или неограниченную монархию, или республику; но никаких
других административных сочетаний
не признаю.