Неточные совпадения
Ничуть
не бывало: я встретил его,
как равный равного, или, лучше сказать,
как счастливец встречает несчастливца, которому от всей души сочувствует, хотя, к сожалению, и
не в силах преподать всех утешений,
как бы желал.
— Я тоже родителей чтил, — продолжал он прерванную беседу, — за это меня и бог благословил.
Бывало, родитель-то гневается, а я ему в ножки! Зато теперь я с домком; своим хозяйством живу. Всё у меня
как следует; пороков за мной
не состоит.
Не пьяница,
не тать,
не прелюбодей. А вот братец у меня, так тот перед родителями-то фордыбаченьем думал взять — ан и до сих пор в кабале у купцов состоит. Курицы у него своей нет!
Прошло уже лет шестнадцать с тех пор,
как он
не бывал в Воплине, и в течение этого времени он успел значительно пойти кверху. Уже года четыре он нес на плечах своих генеральский чин, но, к сожалению, я должен сознаться, что он нес его,
как раб лукавый, постоянно вводивший в заблуждение благодеющее ему начальство.
Только по временам он прерывал тяжелое молчание (он, впрочем,
не чувствовал его тяжести и фыркал совсем хладнокровно,
как ни в чем
не бывало), чтобы высказать поучение вроде следующего...
— «Слушайте! — говорит, — я человек спокойный, в судах никогда
не бывал и теперь должен судиться, нанимать адвокатов… поймите,
как это неприятно!» — «Совершенно понимаю-с, но интересы моих клиентов для меня священны, и я, к сожалению, ничего
не могу сделать для вашего спокойствия».
По старой привычке, мне все еще кажется, что во всяких желаниях найдется хоть крупица чего-то подлежащего удовлетворению (особливо если тщательно рассортировывать желания настоящие, разумные от излишних и неразумных,
как это делаю я) и что если я люблю на досуге послушать,
какие бывают на свете вольные мысли, то ведь это ни в
каком случае никому и ничему повредить
не может.
Когда же,
бывало, натянет он на себя свой кавалерийский мундир, а на голову наденет медную,
как жар горящую, каску с какими-то чудодейственными орлами на вершине да войдет этаким чудаком в мамашину комнату, то Марья Петровна едва удерживалась, чтоб
не упасть в обморок от полноты чувств.
—
Не говори, мой родной! люди так завистливы, ах,
как завистливы! Ну, он это знал и потому хранил свой капитал в тайне, только пятью процентами в год пользовался. Да и то в Москву каждый раз ездил проценты получать.
Бывало,
как первое марта или первое сентября, так и едет в Москву с поздним поездом. Ну, а процентные бумаги — ты сам знаешь, велика ли польза от них?
Сегодня сойдемся, посидим, поспорим, наговорим друг другу колкостей, а завтра
как ни в чем
не бывало опять засядем за докладные записки, за циркуляры и предписания и даже будем подавать друг другу советы насчет вящего и успешнейшего подкузмления.
Сверх того, он
не скрывает, что религиозность
не бесполезна, «
как средство обратить на себя внимание начальства» (
бывают такие эпохи, когда начальство вдруг все сплошь проникается набожностью,
как бывают и такие, когда начальство сплошь проникается скептицизмом).
— Это
бывает, — ответил он, — в моей практике я и
не такие чудеса видел. Позвали меня однажды к попу. Прихожу, лежит мой поп,
как колода, языком
не владеет,
не слышит,
не видит, только носом нюхает. Домашние, разумеется, в смятении; приготовляют горчишники, припарки."
Не нужно, говорю, ничего, а вот поднесите ему к носу ассигнацию". И что ж бы вы думали?
как только он нюхнул, вдруг вскочил
как встрепанный! Откуда что полезло: и заговорил, и прозрел, и услышал! И сейчас же водки попросил.
— Хороша-то хороша. И критиков заранее устранил, и насчет этой дележки:"Об себе, мол, думаете, а старших забываете"… хоть куда! Только вот что я вам скажу:
не бывать вороне орлом!
Как он там ни топырься, а оставят они его по-прежнему на одних балыках!
— Насмотрелся-таки я на ихнюю свободу, и в ресторанах
побывал, и в театрах везде был, даже в палату депутатов однажды пробрался — никакой свободы нет! В ресторан коли ты до пяти часов пришел, ни за что тебе обедать
не подадут! после восьми — тоже! Обедай между пятью и восемью! В театр взял билет — так уж
не прогневайся! ни шевельнуться, ни ноги протянуть — сиди,
как приговоренный! Во время представления — жара, в антрактах — сквозной ветер. Свобода!
Неточные совпадения
Купцы. Ей-богу! такого никто
не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То есть,
не то уж говоря, чтоб
какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец
не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его
бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь, ни в чем
не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
Городничий. Ах, боже мой! Я, ей-ей,
не виноват ни душою, ни телом.
Не извольте гневаться! Извольте поступать так,
как вашей милости угодно! У меня, право, в голове теперь… я и сам
не знаю, что делается. Такой дурак теперь сделался,
каким еще никогда
не бывал.
Осип, слуга, таков,
как обыкновенно
бывают слуги несколько пожилых лет. Говорит сурьёзно, смотрит несколько вниз, резонер и любит себе самому читать нравоучения для своего барина. Голос его всегда почти ровен, в разговоре с барином принимает суровое, отрывистое и несколько даже грубое выражение. Он умнее своего барина и потому скорее догадывается, но
не любит много говорить и молча плут. Костюм его — серый или синий поношенный сюртук.
— А счастье наше — в хлебушке: // Я дома в Белоруссии // С мякиною, с кострикою // Ячменный хлеб жевал; //
Бывало, вопишь голосом, //
Как роженица корчишься, //
Как схватит животы. // А ныне, милость Божия! — // Досыта у Губонина // Дают ржаного хлебушка, // Жую —
не нажуюсь! —
Стародум. Любезная Софья! Я узнал в Москве, что ты живешь здесь против воли. Мне на свете шестьдесят лет. Случалось быть часто раздраженным, ино-гда быть собой довольным. Ничто так
не терзало мое сердце,
как невинность в сетях коварства. Никогда
не бывал я так собой доволен,
как если случалось из рук вырвать добычь от порока.