Неточные совпадения
Поместили нас в общественном доме. В тот же вечер явились К. Карл, с Нонушкой и Мария Николаевна с Мишей. [К. Карл. — Кузьмина, воспитательница Нонушки — С. Н. Муравьевой; Мария Николаевна — Волконская, ее
сын Миша — крестник Пущина, писавший ему в детстве: «Милый Папа Ваня».] Объятия и пр., как ты можешь себе представить. Радостно было мне найти прежнее неизменное
чувство доброй моей кумушки. Миша вырос и узнал меня совершенно — мальчишка хоть куда: смел, говорлив, весел.
Отчего думаешь, что вид Лицея навел на меня грусть? Напротив, с отрадным
чувством гляжу на него. Видно, когда писал тебе, высказалось что-нибудь не так. Отъезд нашего doyen d'âge не мог нас слишком взволновать: он больше или меньше везде как чужой. И в Нарве как-то плохо идет. Я это предвидел — и
сын его Михайло мне не раз это писал.
За несколько дней до кончины она узнала, что Н. Д. Фонвизина родила
сына, и с сердечным
чувством воскликнула: «Я знаю дом, где теперь радуются, но есть дом, где скоро будут плакать!» Так и сбылось.
Кажется,
сыну следовало бы оставить при себе такое
чувство умирающего отца.
— Друг мой, не претендуй, что она мне открыла твои секреты, — обратился он ко мне, — к тому же она с добрым намерением — просто матери захотелось похвалиться
чувствами сына. Но поверь, я бы и без того угадал, что ты капиталист. Все секреты твои на твоем честном лице написаны. У него «своя идея», Татьяна Павловна, я вам говорил.
Он благословил меня и обнял. Никогда в жизни не был я так возвышенно подвигнут. Благоговейно, более нежели с
чувством сына, прильнул я к груди его и поцеловал в рассыпавшиеся его серебряные волосы. Слеза блеснула в его глазах.
Это все более и более успокаивало Агнию Павловну, серьезно побаивавшуюся сначала, чтобы блажь к кузине, как она называла
чувство сына к Марье Валерьяновне, не оставила бы на жизни и карьере ее любимца серьезный след.
Неточные совпадения
Он не верит и в мою любовь к
сыну или презирает (как он всегда и подсмеивался), презирает это мое
чувство, но он знает, что я не брошу
сына, не могу бросить
сына, что без
сына не может быть для меня жизни даже с тем, кого я люблю, но что, бросив
сына и убежав от него, я поступлю как самая позорная, гадкая женщина, — это он знает и знает, что я не в силах буду сделать этого».
Как же он оставляет меня одну с моими страданиями?» вдруг с
чувством упрека подумала она, забывая, что она сама скрывала от него всё, касавшееся
сына.
«Эта холодность — притворство
чувства, — говорила она себе. — Им нужно только оскорбить меня и измучать ребенка, а я стану покоряться им! Ни за что! Она хуже меня. Я не лгу по крайней мере». И тут же она решила, что завтра же, в самый день рожденья Сережи, она поедет прямо в дом мужа, подкупит людей, будет обманывать, но во что бы ни стало увидит
сына и разрушит этот безобразный обман, которым они окружили несчастного ребенка.
«Это новое
чувство не изменило меня, не осчастливило, не просветило вдруг, как я мечтал, — так же как и
чувство к
сыну. Никакого сюрприза тоже не было. А вера — не вера — я не знаю, что это такое, — но
чувство это так же незаметно вошло страданиями и твердо засело в душе.
Он, этот умный и тонкий в служебных делах человек, не понимал всего безумия такого отношения к жене. Он не понимал этого, потому что ему было слишком страшно понять свое настоящее положение, и он в душе своей закрыл, запер и запечатал тот ящик, в котором у него находились его
чувства к семье, т. е. к жене и
сыну. Он, внимательный отец, с конца этой зимы стал особенно холоден к
сыну и имел к нему то же подтрунивающее отношение, как и к желе. «А! молодой человек!» обращался он к нему.