Неточные совпадения
Как после этого
понять сочетание разных внутренних наших двигателей!
Мы все были рады такой развязке, жалея Пушкина и очень хорошо
понимая, что каждый из нас легко мог попасть в такую беду.
Одним словом, директор наш
понимал, что запрещенный плод — опасная приманка и что свобода, руководимая опытной дружбой, останавливает юношу от многих ошибок.
Он был тронут и поэзией и музыкой,
понял слезу на глазах воспитанников и наставников.
Бурцов тотчас узнал его,
понял и оценил.
Не нужно было спрашивать, кто приходил. Кроме того, я
понял, что этот раз Пушкин и ее не застал.
Я тут ровно ничего не
понимал — живя в Бессарабии, никаких вестей о наших лицейских не имел.
Лучше велите дать мне перо и бумаги, я здесь же все вам напишу» (Пушкин
понял, в чем дело).
Совестно стало перед этою женщиной, впрочем, она все
поняла.
Горлов отстранен от должности за то, что не
понял высочайшей воли, хотя она и не была объявлена.
Слушая этот горький рассказ, я сначала решительно как будто не
понимал слов рассказчика, — так далека от меня была мысль, что Пушкин должен умереть во цвете лет, среди живых на него надежд. Это был для меня громовой удар из безоблачного неба — ошеломило меня, а вся скорбь не вдруг сказалась на сердце. — Весть эта электрической искрой сообщилась в тюрьме — во всех кружках только и речи было, что о смерти Пушкина — об общей нашей потере, но в итоге выходило одно: что его не стало и что не воротить его!
P.S. Верно, ты читал в газетах, что Бурцов получил [орден] Анны 2-й степени. Порадуйся. Дай бог ему успеха. Но меня удивляет, что я до сих пор не имею от него ответа на письмо, которое было написано тобою. Не
понимаю, что это значит.
Смейся, добрая Annette, и растолкуй всем, если не
понимают этого.
Тяжело мне быть без известий о семье и о вас всех, — одно сердце может
понять, чего ему это стоит; там я найду людей, с которыми я также душою связан, — буду искать рассеяния в физических занятиях, если в них будет какая-нибудь цель; кроме этого, буду читать сколько возможно в комнате, где живут, как говорят, тридцать человек.
Прощаясь, я немного надеялся кого-нибудь из вас видеть в Ладоге или по крайней мере найти письмо. Впрочем, вы хорошо сделали, что не приехали, ибо Желдыбин никак бы не позволил свидания. Благодарите Кошкуля, но между тем скажите, что я никак не
понимаю, отчего он не мог слова мне сказать об вас.
Не откажите мне, почтенный друг, в возможности чем-нибудь отсюда вам быть полезным в расстроенных ваших обстоятельствах; зная ваши правила, я
понимаю, как вам тягостно не предвидеть близкого окончания ваших дел.
Может быть, это мечта, но мечта для меня утешительная сладостная. Объяснений между нами не нужно: я
пойму, если вы пришлете мне какую-нибудь книгу и скажете в письме, что она вам нравится, — тогда я прямо за перо с некоторыми добрыми друзьями и спечем вам пирог. Но — увы! — когда еще этот листок до вас долетит и когда получу ответ? Мильон верст!
В первом вашем письме вы изложили весь ваш быт и сделали его как бы вновь причастным семейному вашему кругу. К сожалению, он не может нам дать того же отчета — жизнь его бездейственная, однообразная! Живет потому, что провидению угодно, чтоб он жил; без сего убеждения с трудом бы
понял, к чему ведет теперешнее его существование. Впрочем, не огорчайтесь: человек, когда это нужно, находит в себе те силы, которые и не подозревал; он собственным опытом убедился в сей истине и благодарит бега.
Смерть Саврасова его поразила; в душе пожелал ему светлой вечности и сказал с вами: ему теперь легче. Не стало одного доброго товарища, который кому-нибудь мог быть полезен, а он жив и здоров. Как это все
понять?
Не
понимаю, откуда ваша уверенность и ожидание собственноручных моих писем.
Добрый друг мой, сколько мог, я вам, одним вам, высказал мои мысли по совести; вы меня
поймете. Между тем позвольте мне думать, что одно письменное участие ваше представило вам нечто в мою пользу; в заключение скажу вам, что если бы и могли существовать те чувства, которые вы стараетесь угадать, то и тогда мне только остается в молчании благоговеть пред ними, не имея права, даже простым изъявлением благодарности, вызывать на такую решимость, которой вся ответственность на мне, Таков приговор судьбы моей.
И кто ж меня
поймет, если не ты, добрый Иван?
Во всем узнаю тебя и радуюсь, что мы после стольких лет разлуки друг друга
понимаем, как будто не расставались.
Все наши по просьбам родных помещены, куда там просили, кроме Трубецких, Юшневских и Артамона. Они остались на местах известного тебе первого расписания. Не
понимаю, что это значит, вероятно, с почтою будет разрешение. Если Барятинского можно было поместить в Тобольск, почему же не быть там Трубецким?! В Красноярск Давыдов и Спиридов: следовательно, нет затруднения насчет губернских городов.
Вообразите наши разговоры и вы
поймете, что я в сильном и не для всякого понятном волнении: радостно и тяжко — вот в двух словах изображение всего моего существования.
С Трубецкими я разлучился в грустную для них минуту: накануне отъезда из Иркутска похоронили их малютку Володю. Бедная Катерина Ивановна в первый раз испытала горе потерять ребенка: с христианским благоразумием покорилась неотвратимой судьбе. Верно, они вам уже писали из Оёка, где прозимуют без сомнения, хотя, может быть, и выйдет им новое назначение в здешние края. Сестра мне пишет, что Потемкиной обещано поместить их в Тобольск. Не
понимаю, почему это не вышло в одно время с моим назначением.
Ивашев горюет, но
понимает свею обязанность к детям: она заставляет его находить твердость, необходимую в таких трудных испытаниях.
Сохраните то же впечатление, и мы тогда будем хорошо
понимать друг друга — это главное в наших товарищеских сношениях, которые должны быть определены настоящим образом.
…Мне очень живо представил тебя Вадковский: я недавно получил от него письмо из Иркутска, в котором он говорит о свидании с тобой по возвращении с вод. Не повторяю слов его, щажу твою скромность, сам один наслаждаюсь ими и благословляю бога, соединившего нас неразрывными чувствами,
понимая, как эта связь для меня усладительна. Извини, любезный друг, что невольно сказал больше, нежели хотел: со мной это часто бывает, когда думаю сердцем, — ты не удивишься…
Очень рад, что, наконец, Александр Лукич [У Пущина — только инициалы имени-отчества А. Л. Кучевского.] отозвался из Тугутуя, — поздравь его и от меня на новоселье:
понимаю, как тебе приятно получить его признательный голос и как ты радуешься его обзаведению.
Я думаю, что наши близкие ожидают чего-нибудь от этого торжества, но мне кажется, ничего не может быть, хотя по всем правилам следовало бы, в подражание Европе, сделать амнистию. У нас этого слова не
понимают. Как вы думаете, что тут выкинет наш приятель? Угадать его мудрено, Н. П., как медведь, не легко сказать, что он думает. [Приятель, Н. П. и дальше — медведь — Николай I.]
Денежные дела меня не беспокоят, они устроятся, как все, что деньгами можно кончить, но существование его там в одиночестве так не должно продолжаться; я многих выражений истинно не
понимаю — он в каком-то волнении, похожем на то, что я ощущаю при биении моего сердца…
Пусть все желающие прочтут Тьера.
Понимаю, что вы им наслаждались.
Он, видя эту картину, спрашивает, ничего не
понимая: «Ивашев, что с тобой?» Ответу нет.
У меня здесь часть Паскаля, доставшаяся на мою долю переписать, — рукописи с нашими помарками никто, кроме нас, не
поймет.
Нарышкин, говорят, произведен из унтер-офицеров в юнкера. Это какое-то новое постановление для разжалованных — я его не
понимаю, а потому не сужу.
Странно, что С. Г. говорит о Каролине Карловне: «К. К. неожиданно нагрянула, пробыла несколько часов в Урике и теперь временно в Иркутске sans feu, ni lieu pour le moment». [Теперь ни кола, ни двора (без пристанища) (франц.).] Не
понимаю, каким образом тетка так была принята, хоть она и не ожидала отверзтых объятий, как сама говорила в Ялуторовске…
Очень
понимаю, как бы нам нужно было, в некоторых случаях, вместе заглянуть в лавочку, где ночью некстати дурачатся молодые или, лучше сказать, старые люди.
Я
понимаю, что это непременно должно сделать.
Малиновские в большом горе — вообще все знавшие его сердечно
понимают эту утрату.
Не
понимаю, какая выходка…
Очень
понимаю, что тут много неудобного и мне особенно не свойственного; но не
понимаю, почему вы извиняетесь, высказавши мне вашу мысль.
Якушкин спорил с Басаргиным, утверждал, что тот не
понимает Пущина.
Понимаю, что вам может иногда приходить на сердце желание не обременять отца и братьев необходимыми на вас издержками…», но «от нас всегда зависит много уменьшить наши издержки», — поучает своего корреспондента И. Д. Якушкин и переходит к моральной стороне вопроса: «Во всяком положении есть для человека особенное назначение, и в нашем, кажется, оно состоит в том, чтобы сколько возможно менее хлопотать о самих себе.
Как тут
понять систему: вероятно, никакой нет, а просто все идет как знает.
Трубецкие отказали — я это
понимаю.
Понимаю, с каким чувством вы провели несколько дней в Ялуторовске.
Как он вас
понимает!» (Октябрь 1842 г.)]
Ентальцевы помаленьку собираются к вам; не очень
понимаю, зачем она сюда приезжала. Пособия мужу не получила от факультета полупьяного. [Факультетом Пущин называл врача.] Развлечения также немного. Я иногда доставляю ей утешение моего лицезрения, но это утешение так ничтожно, что не стоит делать шагу. Признаюсь вам, когда мне случается в один вечер увидеть обоих — Н. С. и Ан. Вас, то совершенно отуманится голова. Сам делаешься полоумным…
Признаюсь, это очень неловко, и не
понимаю, как до этого дойти.