Неточные совпадения
Жизнь наша лицейская сливается с политическою эпохою народной жизни русской: приготовлялась гроза 1812 года. Эти события сильно отразились на нашем детстве. Началось с того, что мы провожали все гвардейские полки, потому что они проходили мимо самого Лицея; мы всегда были тут, при их появлении, выходили даже во
время классов, напутствовали воинов сердечною молитвой, обнимались с родными и знакомыми — усатые гренадеры из рядов благословляли нас крестом.
Не одна слеза тут пролита.
Внимание общее, тишина глубокая по
временам только прерывается восклицаниями. Кюхельбекер просил
не мешать, он был весь тут, в полном упоении… Доходит дело до последней строфы. Мы слышим...
Тут крылось что-нибудь, чего он никак
не хотел мне сказать; наконец, я перестал и настаивать, предоставя все
времени.
Медвежонок, разумеется, тотчас был истреблен, а Пушкин при этом случае,
не обинуясь, говорил: «Нашелся один добрый человек, да и тот медведь!» Таким же образом он во всеуслышание в театре кричал: «Теперь самое безопасное
время — по Неве идет лед».
Хвалил своих соседей в Тригорском, [Соседи в Тригорском — семья П. А. Осиповой.] хотел даже везти меня к ним, но я отговорился тем, что приехал на такое короткое
время, что
не успею и на него самого наглядеться.
Но, занятый хлопотами по устройству на поселении вместе с Оболенским и
не в Туринске, куда его назначили, он вряд ли имел
время разбираться в своих бумагах и вести переговоры с Ершовым.
Между тем у нас, с течением
времени, силою самых обстоятельств, устроились более смелые контрабандные сношения с европейской Россией — кой-когда доходили до нас
не одни газетныеизвестия.
В Петербурге навещал меня, больного, Константин Данзас. Много говорил я о Пушкине с его секундантом. Он, между прочим, рассказал мне, что раз как-то, во
время последней его болезни, приехала У. К. Глинка, сестра Кюхельбекера; но тогда ставили ему пиявки. Пушкин просил поблагодарить ее за участие, извинился, что
не может принять. Вскоре потом со вздохом проговорил: «Как жаль, что нет теперь здесь ни Пущина, ни Малиновского!»
Первые трое суток мы ехали на телеге, что было довольно беспокойно; теперь сели на сани, и я очень счастлив.
Не знаю, как будет далее, а говорят — худа дорога, сделалось очень тепло. Заметь, в какое
время нас отправили, но слава богу, что разделались с Шлиссельбургом, где истинная тюрьма. Впрочем, благодаря вашим попечениям и Плуталову я имел бездну пред другими выгод; собственным опытом убедился, что в человеческой душе на всякие случаи есть силы, которые только надо уметь сыскать.
Во-первых, спасибо Eudoxie за Martyrs, [«Мученики» (франц.).] я ими питался первое
время, и Annette за все книги, которые другим также пригодились, хотя Фридбергкупил мне «Génie de Christianisme», [Дух [характер] христианства» (Фрянц.).] но более ничего
не мог выпросить.
Вы
не можете себе представить, с каким затруднением я наполняю эти страницы в виду спящего фельдъегеря в каком-нибудь чулане. Он мне обещает через несколько
времени побывать у батюшки, прошу, чтобы это осталось тайною, он видел Михаила два раза, расспросите его об нем.
Не знаю, где вообразить себе Николая, умел ли он что-нибудь сделать. Я
не делаю вопросов, ибо на это нет ни места, ни
времени. Из Шлиссельбургане было возможности никак следить, ибо солдаты в ужасной строгости и почти
не сходят с острова.
[Пущин
не мог знать, что Р. М. Медокс готовил в это
время, при содействии Бенкендорфа и с ведома Николая I, провокацию среди декабристов в Сибири (см. книгу С. Я. Штрайх, Роман Медокс.
— Много успел со
времени разлуки нашей передумать об этих днях, — вижу беспристрастно все происшедшее, чувствую в глубине сердца многое дурное, худое, которое
не могу себе простить, но какая-то необыкновенная сила покорила, увлекала меня и заглушала обыкновенную мою рассудительность, так что едва ли какое-нибудь сомнение — весьма естественное — приходило на мысль и отклоняло от участия в действии, которое даже я
не взял на себя труда совершенно узнать,
не только по важности его обдумать.
Верно, мысли наши встретились на разных точках Сибири; некоторые воспоминания
не стареют, а укрепляются
временем.
Грустно подумать, что мы расстались до неизвестного
времени; твоя деревня, как говорится, мне шибко
не нравится;
не смею предлагать тебе Туринска, где, может быть, тоже тоска, но лучше бы вместе доживать век. По крайней мере устройся так, чтобы быть с Трубецкими: они душевно этого желают. Ребиндер хотел на этот счет поговорить с твоей сестрой — пожалуйста,
не упрямься.
С некоторого
времени он опять в больнице;
не было возможности оставить его на свободе.
Поехал дальше. Давыдовых перегнал близ Нижне-удинска, в Красноярске
не дождался. Они с детьми медленно ехали, а я, несмотря на грязь, дождь и снег иногда, все подвигался на тряской своей колеснице. Митьков, живший своим домом, хозяином совершенным — все по часам и все в порядке. Кормил нас обедом — все
время мы были почти неразлучны, я останавливался у Спиридова, он еще
не совсем устроился, но надеется, что ему в Красноярске будет хорошо. В беседах наших мы все возвращались к прошедшему…
Благодарю тебя, любезный друг Иван, за добрые твои желания — будь уверен, что всегда буду уметь из всякого положения извлекать возможность сколько-нибудь быть полезным. Ты воображаешь меня хозяином — напрасно. На это нет призвания, разве со
временем разовьется способность; и к этому нужны способы, которых
не предвидится. Как бы только прожить с маленьким огородом, а о пашне нечего и думать.
Поджидал весточки от вас, но, видно, надобно первому начать с вами беседу, в надежде что вы [
не] откажете уделить мне минутку вашего досуга, Вы должны быть уверены, что мне всегда будет приятно хоть изредка получить от вас словечко: оно напомнит мне живо то
время, в котором до сих пор еще живу; часто встречаю вас в дорогих для всех нас воспоминаниях.
С Трубецкими я разлучился в грустную для них минуту: накануне отъезда из Иркутска похоронили их малютку Володю. Бедная Катерина Ивановна в первый раз испытала горе потерять ребенка: с христианским благоразумием покорилась неотвратимой судьбе. Верно, они вам уже писали из Оёка, где прозимуют без сомнения, хотя, может быть, и выйдет им новое назначение в здешние края. Сестра мне пишет, что Потемкиной обещано поместить их в Тобольск.
Не понимаю, почему это
не вышло в одно
время с моим назначением.
Как жаль мне, добрый Иван Дмитриевич, что
не удалось с вами повидаться; много бы надобно поговорить о том, чего
не скажешь на бумаге, особенно когда голова как-то
не в порядке, как у меня теперь. Петр Николаевич мог некоторым образом сообщать вам все, что от меня слышал в Тобольске. У Михайлы Александровича погостил с особенным удовольствием: добрая Наталья Дмитриевна приняла меня, как будто мы
не разлучались; они оба с участием меня слушали — и
время летело мигом.
Все это
время нездоровится и
не могу войти в обыкновенный ход занятий.
Вот месяц, что я к тебе писал отсюда, друг Оболенский; в продолжение этого
времени, долгого в разлуке, ты, верно, мне сказал словечко, но я ничего
не получал после письма твоего от 5 сентября, которым ты меня порадовал в Тобольске.
…Существование мое здесь
не представляет ничего любопытного — все
время как-то нездоровится, и оттого недоволен своим расположением духа.
Второе твое письмо получил я у них, за два дня до кончины незабвенной подруги нашего изгнания. Извини, что тотчас тебе
не отвечал — право,
не соберу мыслей, и теперь еще в разброде, как ты можешь заметить. Одно
время должно все излечивать — будем когда-нибудь и здоровы и спокойны.
Время даст мне возможность исправить то, что от меня зависит, — вы
не поскучаете несвязными моими словами.
Заняться ничем
не могу настоящим образом, и вообще тоскливо проходит
время.
Извините меня, что я
не уведомил вас в свое
время о получении Тьера — мне совестно было Тулинова заставить писать, и казалось,
не знаю почему, что вы должны быть уверены в исправной доставке книг.
Сообщенные вами новости оживили наше здешнее неведение о всем, что делается на белом свете, — только
не думаю, чтобы Чернышева послали в Лондон, а туда давно назначаю Ал. Орлова, знаменитого дипломата новейших
времен. Назначение Бибикова вероятно, если Канкрин ослеп совершенно.
Насчет пособия, выдаваемого из казны, которого до этого
времени ни он, ни другие
не получают, я нисколько
не удивляюсь, потому что и здесь оно выдается несколько месяцев по истечении года, за который следует.
Все это между нами до поры до
времени. В престранном я положении; что ни делал, никакого нет толку. Таким образом, жизнь —
не жизнь.
Сегодня писал к князю и просил его позволить мне ехать в Тобольск для лечения — нетерпеливо жду ответа в надежде, что мне
не откажут в этой поездке. До того
времени, если
не сделается мне заметно хуже, думаю подождать с порошками, присланными Павлом Сергеевичем. Если же почему-нибудь замедлится мое отправление, начну и здесь глотать digitalis, хотя я
не большой охотник до заочного лечения, особенно в такого рода припадках, которым теперь я так часто подвергаюсь.
У нас теперь жаркое
время, большею частью дождливое; однако это
не мешает мне по вечерам в прохладные часы ходить по окрестностям нашего городка.
Последние известия из Иркутска у меня от 3 мая: М. Н. мне пишет обо всем, [М. Н. — Волконская; сохранились интересные письма ее (22) к Пущину за 1839–1841, 1843 и 1847 гг. (РО, ф. 243); в письмах — много для характеристики взаимоотношений Волконской и Пущина.] рассказывает о посещении в Оёк, в именины Лизы была у них с детьми и хвалит новый дом Трубецких, который на этот раз, как видно из ее описания,
не соображен по теории Ноева ковчега. Все там здоровы и проводят
время часто вместе.
Сестра находит это невозможным: видно, надобно просить самого Никса и она
не решается; между тем по словам ее заметно, что она просит меня
повременить в каких-то надеждах на свадьбу, — они все там с ума сошли на этом пункте, от которого, признаюсь, я ничего
не ожидаю.
Я
не писатель и очень строг в этом отношении, особенно к самому себе. Надобно говорить дельно или ничего
не говорить — и самый предмет должен быть некоторой особенной занимательности.
Не совсем уверен, чтобы Туринск этим отличался: в свое
время вы сами будете об этом судить.
Скоро будет отсюда случай к вам, я к тому
времени приготовлю все, что мне поручали в Ялуторовске. С почтой невозможно отправить заветных рукописей. По-моему бы и можно, но вы будете называть меня неосторожным человеком, и я
не хочу в мои преклонные лета заслужить такого мнения.
Я теперь попрежнему хлопочу и, кажется, наверстываю то
время, что
не мог возиться…
Страдал он жестоко в последнее
время, и я нисколько еще
не уверен, чтоб он был теперь жив.
Я все секретничаю —
не хочется прежде
времени ее тревожить.
Фонвизины ко мне пишут: я всем им
не даю
времени лениться. Поневоле отвечают на мои послания. У меня большой расход на почтовую бумагу. Заболтался я с тобой, любезный друг…
Мы надеялись, что наших поляков настигнут свадебные милости, но, к сожалению, на этот раз им ничего нет. Товарищи их из юнкерской школы возвращены на родину, а нашим, видно, еще
не пришло
время…
…Новая семья, [Семья Н. В. Басаргина.] с которой я теперь под одной крышей, состоит из добрых людей, но женская половина, как вы можете себе представить, — тоска больше или меньше и служит к убеждению холостяка старого, что в Сибири лучше
не жениться. Басаргин доволен своим состоянием. Ночью и после обеда спит. Следовательно, остается меньше
времени для размышления.
…
Не стану вам повторять о недавней нашей семейной потере, но тяжело мне привыкать к уверенности, что нет матушки на этом свете. Последнее
время она была гораздо лучше прежнего; только что немного отдохнула от этой сердечной заботы, как богу угодно было кончить ее земное существование…
В конце августа или в начале сентября, если все будет благополучно, пускаюсь в ваши страны: к тому
времени получится разрешение от князя, к которому я отправил 31 июля мое просительное письмо с лекарским свидетельством. Недели две или три пробуду у вас. Вы примите меня под вашу крышу. О многом потолкуем — почти два года как мы
не видались…
Слава богу,
время не останавливается: скоро минет двадцать лет сибирским, разного рода, существованиям.
Горько слышать, что наше 19 октября пустеет: видно, и чугунное кольцо истирается
временем. Трудная задача так устроить, чтоб оно
не имело влияние на здешнее хорошее. Досадно мне на наших звездоносцев; кажется, можно бы сбросить эти пустые регалии и явиться запросто в свой прежний круг. [Имеются в виду лицеисты 1-го выпуска, получившие по своей чиновничьей службе большие ордена.]
Если б мне сказали в 1826 году, что я доживу до сегодняшнего дня и пройду через все тревоги этого промежутка
времени, то я бы никогда
не поверил и
не думал бы найти в себе возможность все эго преодолеть.
Малютка наша Аннушка мешает иногда нашим занятиям, но приятно и с ней повозиться. Ей скоро три года. Понятливая,
не глупая девочка. Со
временем, если бог даст ей и нам здоровья, возня с ней будет еще разнообразнее и занимательнее.