Неточные совпадения
Это замечание мое до того справедливо, что потом даже, в 1817 году, когда после
выпуска мы, шестеро, назначенные в гвардию, были в лицейских мундирах на параде гвардейского корпуса, подъезжает к нам граф Милорадович, тогдашний корпусный командир, с вопросом: что мы за люди и какой это мундир?
Этот почтенный человек не предвидел тогда, что ему придется быть директором Лицея в продолжение трех первых
выпусков.
Потом опять в 1817 году в Альбоме перед самым
выпуском, он же сказал мне...
3) занести фамилии наши, с прописанием виновности и приговора, в черную книгу, которая должна иметь влияние при
выпуске.
Когда при рассуждениях конференции о
выпуске представлена была директору Энгельгардту черная эта книга, где мы трое только и были записаны, он ужаснулся и стал доказывать своим сочленам, что мудрено допустить, чтобы давнишняя шалость, за которую тогда же было взыскано, могла бы еще иметь влияние и на будущность после
выпуска.
Так точно, когда я перед самым
выпуском лежал в больнице, он как-то успел написать мелом на дощечке у моей кровати...
Слишком за год до
выпуска государь спросил Энгельгардта: есть ли между нами желающие в военную службу?
Дельвиг после
выпуска поехал в Хороль, где квартировал отец его, командовавший бригадой во внутренней ставке.
9 июня был акт. Характер его был совершенно иной: как открытие Лицея было пышно и торжественно, так
выпуск наш тих и скромен. В ту же залу пришел император Александр в сопровождении одного тогдашнего министра народного просвещения князя Голицына. Государь не взял с собой даже князя П. М. Волконского, который, как все говорили, желал быть на акте.
В зале были мы все с директором, профессорами, инспектором и гувернерами. Энгельгардт прочел коротенький отчет за весь шестилетний курс, после него конференц-секретарь Куницын возгласил высочайше утвержденное постановление конференции о
выпуске. Вслед за этим всех нас, по старшинству
выпуска, представляли императору с объяснением чинов и наград.
В день воспоминаний лицейских я получил письмо твое от 8 апреля, любезный друг Малиновский; ты, верно, не забыл 9 июня [9 июня — день окончания выпускных экзаменов для лицеистов 1-го
выпуска, в 1817 г.] и, глядя на чугунное кольцо, которому минуло 21 год, мысленно соединился со всеми товарищами, друзьями нашей юности.
[Пущина навещали в Сибири все воспитанники Лицея последующих
выпусков.
Горько слышать, что наше 19 октября пустеет: видно, и чугунное кольцо истирается временем. Трудная задача так устроить, чтоб оно не имело влияние на здешнее хорошее. Досадно мне на наших звездоносцев; кажется, можно бы сбросить эти пустые регалии и явиться запросто в свой прежний круг. [Имеются в виду лицеисты 1-го
выпуска, получившие по своей чиновничьей службе большие ордена.]
Между тем позволь тебе заметить, хотя и немного поздно, что в твоем письме проглядывает что-то похожее на хандру: [Для характеристики писем Ф. Ф. Матюшкина, в которых «проглядывает что-то похожее на хандру», приведу отрывок из его неизданного письма к Пущину за апрель 1842 г., отражающего нежную дружбу лицеистов 1-го
выпуска к их товарищу-декабристу: «Давно, давно с тобою не беседовали, любезный Ванечка…
В конце письма — строки из «Прощальной песни» А. А. Дельвига к выпускному экзамену лицеистов 1-го
выпуска.
Ты напрасно говоришь, что я 25 лет ничего об тебе не слыхал. Наш директор писал мне о всех лицейских. Он постоянно говорил, что особенного происходило в нашем первом
выпуске, — об иных я и в газетах читал. Не знаю, лучше ли тебе в Балтийском море, но очень рад, что ты с моими. Вообще не очень хорошо понимаю, что у вас там делается, и это естественно. В России меньше всего знают, что в ней происходит. До сих пор еще не убеждаются, что гласность есть ручательство для общества, в каком бы составе оно ни было.
Когда будешь ко мне писать, перебери весь наш
выпуск по алфавитному списку. Я о некоторых ничего не знаю.
За Victor Joly большое спасибо. Второй
выпуск его статей лучше первых. Приятно слышать независимый голос бельгийца, одаренного верным взглядом…
Сегодня день моего
выпуска из Лицея в 817-м году. Поглядывал на кольцо и вспоминал всех однокашников…
Неточные совпадения
Улыбка вдруг исчезла с лица Рябинина. Ястребиное, хищное и жесткое выражение установилось на нем. Он быстрыми костлявыми пальцами расстегнул сюртук, открыв рубаху на
выпуск, медные пуговицы жилета и цепочку часов, и быстро достал толстый старый бумажник.
Его товарищ с детства, одного круга, одного общества и товарищ по корпусу, Серпуховской, одного с ним
выпуска, с которым он соперничал и в классе, и в гимнастике, и в шалостях, и в мечтах честолюбия, на-днях вернулся из Средней Азии, получив там два чина и отличие, редко даваемое столь молодым генералам.
По мере того как приближалось время к
выпуску, сердце у него билось.
Во все время пребывания в училище был он на отличном счету и при
выпуске получил полное удостоение во всех науках, аттестат и книгу с золотыми буквами за примерное прилежание и благонадежное поведение.
И из этого мглистого, кое-как набросанного поля выходили ясно и оконченно только одни тонкие черты увлекательной блондинки: ее овально-круглившееся личико, ее тоненький, тоненький стан, какой бывает у институтки в первые месяцы после
выпуска, ее белое, почти простое платьице, легко и ловко обхватившее во всех местах молоденькие стройные члены, которые означались в каких-то чистых линиях.