Посылаю вам записки Andryane — вы и Наталья Дмитриевна прочтете с наслаждением эту книгу — кажется, их у вас не было. Если успеете — с Кудашевым возвратите, — я хочу их еще послать в
другие места. Бобрищев-Пушкин, верно, также охотно их пробежит.
Вероятно, не удивило тебя письмо Балакшина от 26 июня. Ты все это передал Николаю, который привык к проявлениям Маремьяны-старицы. [Прозвище Пущина за его заботы о всех нуждающихся в какой-либо помощи.] — Записку о Тизенгаузене можешь бросить, не делая никаких справок. Это тогдашние бредни нашего doyen d'âge, [Старшего годами, старшины (франц.).] от которых я не мог отделаться. Сын его сказал мне теперь, что означенный Тизенгаузен давно имеет
другое место. Это дело можно почислить решенным.
Неточные совпадения
Здание сие построено на конце заводского селения по
другую сторону речки, на ровном
месте, примыкающем к горе.
Даже скажу более: от тебя зависит выбор
места в здешних краях; впрочем, дело не в том или
другом городе, главное — чтобы быть нам соединенным под одной крышей.
Нельзя же, чтоб часть населения того же государства была обречена быть
местом извержения тех, которых не терпят в
другой его части.
Нам в этом завидуют, но я думаю — это следствие хорошего обращения с ними; мы свыклись; в
других же
местах только и слышишь, что беспрестанные перемены министерства, — и все с удивлением спрашивают, почему у нас этого не случается.
Дом занимаем порядочный, вдовы Бронниковой, которая позволяет нам на свой счет делать всевозможные поправки, и за это позволение берет 250 рублей в год. Наружность нечто вроде станции в России, но расположение удобно. Для нас ничего лучшего не нужно. Каждому можно быть у себя, и есть
место, где можно быть вместе. [В доме Бронникова Пущин жил вместе с Е. П. Оболенским — до женитьбы последнего на В. С. Барановой.] Не перехожу сегодня на
другую страницу. Время обедать.
Флора здешняя, то есть Западной Сибири, несравненно беднее Восточной: там и местность, и растительность, и воды совсем
другие. От самого Томска на Запад томительная плоскость; между тем как на Востоке горы, живописные
места и самое небо темноголубое, а не сероватое, как часто здесь бывает.
…Я был в Олонках, в Хомутовой, в Оёке и в Тугутуе, когда он [Олонки и
другие названия —
места поселения декабристов; он — М. С. Корсаков.] мелькнул в Иркутске… Я бы с ним написал домой…
В четверг рано утром завез мне Добронравов твои листы, добрый
друг Николай. Спасибо тебе за твой рассказ — именно судьба тебя отыскала, и я вполне уверен, что ты сделаешь все по ожиданию К. Н. Он, без сомнения, тебя выбрал не по технической части, а по бескорыстию, которое в нынешнем веке капитал. Следовательно, тебе, без всякой скромности, можно быть на этом
месте тем, чем ты есть…
Два часа после прощания с Натальей Дмитриевной принесли мне, добрый
друг Нарышкин, твое письмо от 30 августа. Оно было прочтено с кафедры всей колонии, и, все вместе со мной благодарят тебя за дружбу. Будь уверен, что никто не минует Высокого. Лишь бы тронуться с
места, а там все в наших руках.
Поверишь ли ты,
друг мой тайный (эта таинственность нашего чудного сближения просто меня чарует, так что мне кажется, будто бы ты везде со мной — я тебя слышу, вижу, ощущаю, и тут же ты для меня неуловима, в общем смысле житейском), что я плакал, читая твои строки об Аннушке и Марье. Этого мало, что плакал один, а плакал при
других, когда Якушкину читал это
место, переменяя местоимение…
Пожалуйста, разбери все это хорошенько, поставь себя на наше
место, и, верно, ты согласишься, что
другого исхода этому заветному делу [нет].
Городничий (делая Бобчинскому укорительный знак, Хлестакову).Это-с ничего. Прошу покорнейше, пожалуйте! А слуге вашему я скажу, чтобы перенес чемодан. (Осипу.)Любезнейший, ты перенеси все ко мне, к городничему, — тебе всякий покажет. Прошу покорнейше! (Пропускает вперед Хлестакова и следует за ним, но, оборотившись, говорит с укоризной Бобчинскому.)Уж и вы! не нашли
другого места упасть! И растянулся, как черт знает что такое. (Уходит; за ним Бобчинский.)
Ему было девять лет, он был ребенок; но душу свою он знал, она была дорога ему, он берег ее, как веко бережет глаз, и без ключа любви никого не пускал в свою душу. Воспитатели его жаловались, что он не хотел учиться, а душа его была переполнена жаждой познания. И он учился у Капитоныча, у няни, у Наденьки, у Василия Лукича, а не у учителей. Та вода, которую отец и педагог ждали на свои колеса, давно уже просочилась и работала в
другом месте.
— Послушай, слепой! — сказал Янко, — ты береги то место… знаешь? там богатые товары… скажи (имени я не расслышал), что я ему больше не слуга; дела пошли худо, он меня больше не увидит; теперь опасно; поеду искать работы в
другом месте, а ему уж такого удальца не найти.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Нет, о петербургском ничего нет, а о костромских и саратовских много говорится. Жаль, однако ж, что вы не читаете писем: есть прекрасные
места. Вот недавно один поручик пишет к приятелю и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый
друг, течет, говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет…» — с большим, с большим чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?
Стародум. О! такого-то доброго, что я удивляюсь, как на твоем
месте можно выбирать жену из
другого рода, как из Скотининых?
Я хотел бы, например, чтоб при воспитании сына знатного господина наставник его всякий день разогнул ему Историю и указал ему в ней два
места: в одном, как великие люди способствовали благу своего отечества; в
другом, как вельможа недостойный, употребивший во зло свою доверенность и силу, с высоты пышной своей знатности низвергся в бездну презрения и поношения.
Стародум(приметя всех смятение). Что это значит? (К Софье.) Софьюшка,
друг мой, и ты мне кажешься в смущении? Неужель мое намерение тебя огорчило? Я заступаю
место отца твоего. Поверь мне, что я знаю его права. Они нейдут далее, как отвращать несчастную склонность дочери, а выбор достойного человека зависит совершенно от ее сердца. Будь спокойна,
друг мой! Твой муж, тебя достойный, кто б он ни был, будет иметь во мне истинного
друга. Поди за кого хочешь.
Плыли по воде стоги сена, бревна, плоты, обломки изб и, достигнув плотины, с треском сталкивались
друг с
другом, ныряли, опять выплывали и сбивались в кучу в одном
месте.