Так, государь, отец наш. Мы твои
Усердные, гонимые холопья.
Мы из Москвы, опальные, бежали
К тебе, наш царь, — и за тебя готовы
Главами лечь, да будут наши трупы
На
царский трон ступенями тебе.
Неточные совпадения
Что Годунов? во власти ли Бориса
Твоя любовь, одно мое блаженство?
Нет, нет. Теперь гляжу я равнодушно
На
трон его, на царственную власть.
Твоя любовь… что без нее мне жизнь,
И славы блеск, и русская держава?
В глухой степи, в землянке бедной — ты,
Ты заменишь мне
царскую корону,
Твоя любовь…
Там всё — там родших милый дом; // Там наши жёны, чада; // О нас их слёзы пред Творцом; // Мы жизни их ограда; // Там девы — прелесть наших дней, // И сонм друзей бесценный, // И
царский трон, и прах царей, // И предков прах священный. // За них, друзья, всю нашу кровь! // На вражьи грянем силы; // Да в чадах к родине любовь // Зажгут отцов могилы.
Неточные совпадения
И что это у них за страсть — поднять сумбур, скакать во весь опор, хлопотать, все делать опрометью, точно пожар,
трон рушится,
царская фамилия гибнет, — и все это без всякой нужды! Поэзия жандармов, драматические упражнения сыщиков, роскошная постановка для доказательства верноподданнического усердия… опричники, стременные, гончие!
— Я тебе не слуга, разбойник, — отвечал черный, не показывая боязни, — а тебя повесят, чтобы не смел
трогать царских людей!
Второе действие изображало королевский дворец. Король — Маша Рыжова, особенно громоздкая в своей
царской мантии, с тщательно запрятанной под нею русой косой, с огромной короной, поминутно съезжавшей ей на кончик носа, похожего на картофелину, рядом с Дорушкой-королевой сидела она на возвышении в мягком и удобном кресле начальницы, изображающем
трон.
И царь сред
трона // В порфире, в славе предстоит, // Клейноды вкруг, в них власть и сила // Вдали Европы блещет строй, // Стрел тучи Азия пустила, // Идут американцы в бой. // Темнят крылами понт грифоны, // Льют огонь медных жерл драконы, // Полканы вихрем пыль крутят; // Безмерные поля, долины // Обсели вдруг стада орлины // И все на
царский смотрят взгляд.
— И что ты, малый, это опричнику-то?.. Пальцем
тронуть не посмеет
царского слугу!