Неточные совпадения
— Сын их единородный, — начал старик с грустною, но внушительною важностью, — единая их утеха и радость в жизни, паче всего тем, что, бывши еще в молодых и цветущих летах, а уже в больших чинах состояли, и службу свою продолжали больше в иностранных землях, где, надо полагать, лишившись тем временем супруги своей, потеряли первоначально свой рассудок, а тут и жизнь свою кончили, оставивши на руках
нашей старушки свою — дочь, а их внуку, но и той
господь бог, по воле своей, не дал долгого веку.
— Шалишь, дедушка, знаешь и ты, только не сказываешь. А что про вашу барышню, так уж это, батюшка, извини, на
наших глазах было, как старая ваша барыня во гроб ее гнала, подсылы делала да с мужем ссорила и разводила, пошто вот вышла не за такого, за какого я хотела, а чем
барин был худ? Из себя красивый, в речах складный, как быть служащий.
— По вашему, сударыня, женскому рассудку, может быть, и так, — произнес он с полупрезрительной миной, — а что как мы понимаем, так этот
господин был
нашей барышне не пара.
— Дело, сударь, происходило: ездил да ездил к нам молодой
барин Федор Гаврилыч, и сердце сердцу весть подает — не то, что в барском роде, а и в
нашем холопском.
При этой мысли мне сделалось как-то совестно расспрашивать их о
господах, и беседа
наша, вероятно бы, прекратилась, но спасибо Грачихе; как и когда она вернулась в избу, я не видал, только вдруг опять явилась из-за перегородки и с лицом, еще более покрасневшим.
— Украли! — продолжала она, встряхнув головой и приподняв брови. — Хитрое было дело эким
господам украсть. Старик правду говорил, что прежние
баре были соколы. Как бы теперь этак они на фатеру приехали, не стали бы стариковские сказки слушать, а прямо, нет ли где беседы, молодых бабенок да девушек оглядывать.
Барину нашему еще бы не украсть, важное дело… Как сказал он: «Друг Феденька! Надейся на меня, я тебе жену украду и первого сына у тебя окрещу!» Как сказал, так и сделал.
Барин наш как шаркнет его по шиворотку.
«Батюшка,
барин, говорит, завертки выдали!»
Барин наш только вскочил на ноги, выхватил у него вожжи да как крикнет: «Курьерка, грабят!» — и каковы только эти лошади были: услыхав его голос, две выносные три версты целиком по сумету несли, а там уж, смотрят, народ из усадьбы высыпал верхами и с кольями, не тут-то было:
баре наши в первой приход в церковь и повенчанье сделали: здравствуйте, значит, честь имеем вас поздравить.
— Какое, сударь, подговорен, — начал Яков Иванов, как бы погруженный, по-видимому, в свои размышления, но, кажется, не пропустивший ни слова из
нашего разговора. — Знавши
нашу госпожу, — продолжал он, — кто бы из духовенства решился на это, — просто силой взяли.
Барин ихний, Михайло Максимыч, буян и самодур был известный.
Барин наш простой ведь был и к нам, мужикам, милостивый — только гулящий.
— Жизнь уж самая бедная молодых
господ была, — вмешалась Алена Игнатьевна. — Голубушка
наша, Ольга Николавна, рукодельем своим даже стали промышлять, кружева изволили плести и в пяльцах вышивали и продавали это другим
господам; детей тоже изволили двойников родить на первый год, сами обоих и кормили; как еще сил их хватило, на удивленье
наше!
Барин наш все ведь нам рассказывал.
Я еду, и так как
господин этот городничий почесть что
нашей госпожой был определен, и угождал ей во всем.
На ту пору, словно на грех, приходит мать протопопица, женщина добрая, смирная и к
господам нашим привязанная.
— Да кто может мужа-то с женой судить али разлучать? — начала она своим резким тоном. — Что вы это говорите, греховодники? Где бог-то у вас был втепоры?
Барин наш, как тогда из Питера приехал и услыхал, и только руками всплеснул. «Как!» — говорит, и сейчас же за Федором Гаврилычем лошадей в город. «Федя! Дурак! Как у тебя жену отняли?» Тот, сердечный, только всплакал, смирный ведь
барин был, а от делов-то ихних словно и разуму лишился.
Страх был на всех великий, и таким делом сидят
господа наши — генеральша с Ольгою Николавною и своими внучатами — вечером, в своей малой гостиной, горят перед ними две восковые свечи, а прочие комнаты почесть что не освещены, окромя
нашей официантской и девичьих комнат.
Барин наш тогда, после похорон, приехал и словно с ума спятил: три недели пил мертвую, из пистолета себя все хотел застрелить.
Барин наш пытал заявлять всем начальникам, что это не разбойник какой, а он приезжал: «Ну, когда я виноват, говорит, так и спрашивай с меня!..» — так и веры, паря, никто не хотел иметь.
Неточные совпадения
Подите кто-нибудь!» // Замялись
наши странники, // Желательно бы выручить // Несчастных вахлаков, // Да
барин глуп: судись потом, // Как влепит сотню добрую // При всем честном миру!
Деревни
наши бедные, // А в них крестьяне хворые // Да женщины печальницы, // Кормилицы, поилицы, // Рабыни, богомолицы // И труженицы вечные, //
Господь прибавь им сил!
Пошли порядки старые! // Последышу-то
нашему, // Как на беду, приказаны // Прогулки. Что ни день, // Через деревню катится // Рессорная колясочка: // Вставай! картуз долой! // Бог весть с чего накинется, // Бранит, корит; с угрозою // Подступит — ты молчи! // Увидит в поле пахаря // И за его же полосу // Облает: и лентяи-то, // И лежебоки мы! // А полоса сработана, // Как никогда на
барина // Не работал мужик, // Да невдомек Последышу, // Что уж давно не барская, // А
наша полоса!
«Кушай тюрю, Яша! // Молочка-то нет!» // — Где ж коровка
наша? — // «Увели, мой свет! //
Барин для приплоду // Взял ее домой». // Славно жить народу // На Руси святой!
Бежит лакей с салфеткою, // Хромает: «Кушать подано!» // Со всей своею свитою, // С детьми и приживалками, // С кормилкою и нянькою, // И с белыми собачками, // Пошел помещик завтракать, // Работы осмотрев. // С реки из лодки грянула // Навстречу
барам музыка, // Накрытый стол белеется // На самом берегу… // Дивятся
наши странники. // Пристали к Власу: «Дедушка! // Что за порядки чудные? // Что за чудной старик?»