Ткач и кум
кинулись к мешку,
хозяйка дома уцепилась с противной стороны, и драка возобновилась бы снова, если бы дьяк, увидевши теперь, что ему некуда скрыться, не выкарабкался из мешка.
Сильно бились сердца их, стесненные непонятным предчувствием, они шли, удерживая дыхание, скользя по росистой траве, продираясь между коноплей и вязких гряд, зацепляя поминутно ногами или за кирпич или за хворост; вороньи пугалы казались им людьми, и каждый раз, когда полевая крыса
кидалась из-под ног их, они вздрагивали, Борис Петрович хватался за рукоятку охотничьего ножа, а Юрий за шпагу… но,
к счастию, все их страхи были напрасны, и они благополучно приближились
к темному овину;
хозяйка вошла туда, за нею Борис Петрович и Юрий; она подвела их
к одному темному углу, где находилось два сусека, один из них с хлебом, а другой до половины наваленный соломой.
По правде-то сказать, Лизавета Петровна и я слишком
кидаемся. Всегда ли любовь
к ближнему должна так действовать? Я сама не видала этой квартирной
хозяйки, Марьи Васильевны; а так уж и рвалась: как бы мне отнять у нее жертву. Оказывается, что жертвы-то никакой и нет, если верить Степе. Да этого еще мало: из рассказа его выходит, что такая Марья Васильевна может гораздо лучше действовать, чем мы!