Прежде у него это временем проходило, — иногда, бывало, и опомнится, говорит складно,
вспоминает свою жизнь, жену-покойницу, плачет; а теперь все реже да реже.
— Не надо, капитан, — ответил мне тихонько гольд, усиленно подчеркивая слово «не надо», и при этом сказал, что в таких случаях, когда человек
вспоминает свою жизнь, его нельзя беспокоить.
Читая молитвы, он начинал
вспоминать свою жизнь: вспоминал отца, мать, деревню, Волчка-собаку, деда на печке, скамейки, на которых катался с ребятами, потом вспоминал девок с их песнями, потом лошадей, как их увели и как поймали конокрада, как он камнем добил его.
Неточные совпадения
Была пятница, и в столовой часовщик Немец заводил часы. Степан Аркадьич
вспомнил свою шутку об этом аккуратном плешивом часовщике, что Немец «сам был заведен на всю
жизнь, чтобы заводить часы», — и улыбнулся. Степан Аркадьич любил хорошую шутку. «А может быть, и образуется! Хорошо словечко: образуется, подумал он. Это надо рассказать».
— Хорошо, я поговорю. Но как же она сама не думает? — сказала Дарья Александровна, вдруг почему-то при этом
вспоминая странную новую привычку Анны щуриться. И ей вспомнилось, что Анна щурилась, именно когда дело касалось задушевных сторон
жизни. «Точно она на
свою жизнь щурится, чтобы не всё видеть», подумала Долли. — Непременно, я для себя и для нее буду говорить с ней, — отвечала Дарья Александровна на его выражение благодарности.
Конечно, никак нельзя было предполагать, чтобы тут относилось что-нибудь к Чичикову; однако ж все, как поразмыслили каждый с
своей стороны, как припомнили, что они еще не знают, кто таков на самом деле есть Чичиков, что он сам весьма неясно отзывался насчет собственного лица, говорил, правда, что потерпел по службе за правду, да ведь все это как-то неясно, и когда
вспомнили при этом, что он даже выразился, будто имел много неприятелей, покушавшихся на
жизнь его, то задумались еще более: стало быть,
жизнь его была в опасности, стало быть, его преследовали, стало быть, он ведь сделал же что-нибудь такое… да кто же он в самом деле такой?
Самгин начал рассказывать о беженцах-евреях и, полагаясь на
свое не очень богатое воображение, об условиях их
жизни в холодных дачах, с детями, стариками, без хлеба.
Вспомнил старика с красными глазами, дряхлого старика, который молча пытался и не мог поднять бессильную руку
свою. Он тотчас же заметил, что его перестают слушать, это принудило его повысить тон речи, но через минуту-две человек с волосами дьякона, гулко крякнув, заявил:
Клим быстро
вспомнил ряд признаков, которые убедили его, что это так и есть: Лидия боится любви, она привила
свой страх Макарову и поэтому виновна в том, что заставила человека покуситься на
жизнь свою.