Неточные совпадения
Дико́й. Найдешь дело, как захочешь. Раз тебе сказал, два тебе сказал: «Не смей мне навстречу попадаться»; тебе
все неймется! Мало тебе места-то? Куда ни поди, тут ты
и есть! Тьфу ты, проклятый! Что ты, как столб стоишь-то! Тебе говорят аль нет?
Борис. Кабы я один, так бы ничего! Я бы бросил
все да уехал. А то сестру жаль. Он было
и ее выписывал, да матушкины родные не пустили, написали, что больна. Какова бы ей здесь жизнь была —
и представить страшно.
Кудряш. У него уж такое заведение. У нас никто
и пикнуть не смей о жалованье, изругает на чем свет стоит. «Ты, говорит, почем знаешь, что я на уме держу? Нешто ты мою душу можешь знать! А может, я приду в такое расположение, что тебе пять тысяч дам». Вот ты
и поговори с ним! Только еще он во
всю свою жизнь ни разу в такое-то расположение не приходил.
Кудряш. Да нешто убережешься! Попал на базар, вот
и конец!
Всех мужиков переругает. Хоть в убыток проси, без брани все-таки не отойдет. А потом
и пошел на
весь день.
Феклуша. Бла-алепие, милая, бла-алепие! Красота дивная! Да что уж говорить! В обетованной земле живете!
И купечество
все народ благочестивый, добродетелями многими украшенный! Щедростию
и подаяниями многими! Я так довольна, так, матушка, довольна, по горлушко! За наше неоставление им еще больше щедрот приумножится, а особенно дому Кабановых.
Кулигин. Как же, сударь! Ведь англичане миллион дают; я бы
все деньги для общества
и употребил, для поддержки. Работу надо дать мещанству-то. А то руки есть, а работать нечего.
Кабанова. Ведь от любви родители
и строги-то к вам бывают, от любви вас
и бранят-то,
все думают добру научить. Ну, а это нынче не нравится.
И пойдут детки-то по людям славить, что мать ворчунья, что мать проходу не дает, со свету сживает. А, сохрани Господи, каким-нибудь словом снохе не угодить, ну,
и пошел разговор, что свекровь заела совсем.
Катерина. Для меня, маменька,
все одно, что родная мать, что ты, да
и Тихон тоже тебя любит.
Кабанова. Ты бы, кажется, могла
и помолчать, коли тебя не спрашивают. Не заступайся, матушка, не обижу, небось! Ведь он мне тоже сын; ты этого не забывай! Что ты выскочила в глазах-то поюлить! Чтобы видели, что ли, как ты мужа любишь? Так знаем, знаем, в глазах-то ты это
всем доказываешь.
Кабанова. Так, по-твоему, нужно
все лаской с женой? Уж
и не прикрикнуть на нее
и не пригрозить?
Потом пойдем с маменькой в церковь,
все и странницы — у нас полон дом был странниц да богомолок.
И об чем я молилась тогда, чего просила, не знаю; ничего мне не надобно было,
всего у меня было довольно.
Варвара. Вздор
все. Очень нужно слушать, что она городит. Она
всем так пророчит.
Всю жизнь смолоду-то грешила. Спроси-ка, что об ней порасскажут! Вот умирать-то
и боится. Чего сама-то боится, тем
и других пугает. Даже
все мальчишки в городе от нее прячутся, грозит на них палкой да кричит (передразнивая): «
Все гореть в огне будете!»
Феклуша. Нельзя, матушка, без греха: в миру живем. Вот что я тебе скажу, милая девушка: вас, простых людей, каждого один враг смущает, а к нам, к странным людям, к кому шесть, к кому двенадцать приставлено; вот
и надобно их
всех побороть. Трудно, милая девушка!
В одной земле сидит на троне салтан Махнут турецкий, а в другой — салтан Махнут персидский;
и суд творят они, милая девушка, надо
всеми людьми,
и что ни судят они,
все неправильно.
Варвара. Ну, а ведь без этого нельзя; ты вспомни, где ты живешь! У нас
весь дом на том держится.
И я не обманщица была, да выучилась, когда нужно стало. Я вчера гуляла, так его видела, говорила с ним.
Варвара. Ни за что, так, уму-разуму учит. Две недели в дороге будет, заглазное дело! Сама посуди! У нее сердце
все изноет, что он на своей воле гуляет. Вот она ему теперь
и надает приказов, один другого грозней, да потом к образу поведет, побожиться заставит, что
все так точно он
и сделает, как приказано.
Кабанова. Ну, теперь
все готово. Лошади приехали, проститься тебе только, да
и с Богом.
Кабанова. Разговаривай еще! Ну, ну, приказывай! Чтоб
и я слышала, что ты ей приказываешь! А потом приедешь, спросишь, так ли
все исполнила.
Кабанов.
Все к сердцу-то принимать, так в чахотку скоро попадешь. Что ее слушать-то! Ей ведь что-нибудь надо ж говорить! Ну,
и пущай она говорит, а ты мимо ушей пропущай. Ну, прощай, Катя!
Конечно, кто
и пожалеет, а больше
все смеются.
Деток-то у меня нет:
все бы я
и сидела с ними да забавляла их.
А там
и плачься
всю жизнь, мучайся; неволя-то еще горчее покажется.
Да хоть
и поговорю-то, так
все не беда!
Да, может, такого
и случая-то еще во
всю жизнь не выдет.
Феклуша. Последние времена, матушка Марфа Игнатьевна, последние, по
всем приметам последние. Еще у вас в городе рай
и тишина, а по другим городам так просто содом, матушка: шум, беготня, езда беспрестанная! Народ-то так
и снует, один туда, другой сюда.
Нет, матушка, оттого у вас тишина в городе, что многие люди, вот хоть бы вас взять, добродетелями, как цветами, украшаются; оттого
все и делается прохладно
и благочинно.
Оттого-то они так
и бегают, оттого
и женщины-то у них
все такие худые, тела-то никак не нагуляют, да как будто они что потеряли, либо чего ищут: в лице печаль, даже жалко.
Феклуша. Конечно, не мы, где нам заметить в суете-то! А вот умные люди замечают, что у нас
и время-то короче становится. Бывало, лето
и зима-то тянутся-тянутся, не дождешься, когда кончатся; а нынче
и не увидишь, как пролетят. Дни-то,
и часы
все те же как будто остались; а время-то, за наши грехи,
все короче
и короче делается. Вот что умные-то люди говорят.
Кабанова. Что? Ничего. А
и честь-то не велика, потому что воюешь-то ты
всю жизнь с бабами. Вот что.
Дико́й. Понимаю я это; да что ж ты мне прикажешь с собой делать, когда у меня сердце такое! Ведь уж знаю, что надо отдать, а
все добром не могу. Друг ты мне,
и я тебе должен отдать, а приди ты у меня просить — обругаю. Я отдам, отдам, а обругаю. Потому только заикнись мне о деньгах, у меня
всю нутренную разжигать станет;
всю нутренную вот разжигает, да
и только; ну,
и в те поры ни за что обругаю человека.
Вот до чего меня сердце доводит: тут на дворе, в грязи ему
и кланялся; при
всех ему кланялся.
И спят-то
всего часа три в сутки.
У
всех давно ворота, сударь, заперты
и собаки спущены.
Борис (оглядывая местность). Вот что, Кудряш, мне бы нужно здесь остаться, а тебе ведь, я думаю,
все равно, ты можешь идти
и в другое место.
Катерина. Давно люблю. Словно на грех ты к нам приехал. Как увидела тебя, так уж не своя стала. С первого же раза, кажется, кабы ты поманил меня, я бы
и пошла за тобой; иди ты хоть на край света, я бы
все шла за тобой
и не оглянулась бы.
2-й. Ну да, как же! Само собой, что расписано было. Теперь, ишь ты,
все впусте оставлено, развалилось, заросло. После пожару так
и не поправляли. Да ты
и пожару-то этого не помнишь, этому лет сорок будет.
Женщина. Толкуй еще!
Все знают, что с неба;
и где был какой бой с ней, там для памяти курганы насыпаны.
Входят Дико́й
и за ним Кулигин без шапки.
Все кланяются
и принимают почтительное положение.
Уж я
все это прилажу,
и цифры вырежу уже
все сам.
Варвара. Ах ты какой! Да ты слушай! Дрожит
вся, точно ее лихорадка бьет; бледная такая, мечется по дому, точно чего ищет. Глаза, как у помешанной! Давеча утром плакать принялась, так
и рыдает. Батюшки мои! что мне с ней делать?
Варвара. Ну, уж едва ли. На мужа не смеет глаз поднять. Маменька замечать это стала, ходит да
все на нее косится, так змеей
и смотрит; а она от этого еще хуже. Просто мука глядеть-то на нее! Да
и я боюсь.
Варвара. А вот что: бухнет мужу в ноги, да
и расскажет
все. Вот чего я
и боюсь.
Кабанов. Да какие ж, маменька, у нее грехи такие могут быть особенные?
Все такие же, как
и у
всех у нас, а это так уж она от природы боится.
Комета ли идет — не отвел бы глаз! красота! звезды-то уж пригляделись,
всё одни
и те же, а это обновка; ну, смотрел бы да любовался!
Женщина. Ну,
все небо обложило. Ровно шапкой, так
и накрыло.
Все сердце изорвалось! Не могу я больше терпеть! Матушка! Тихон! Грешна я перед Богом
и перед вами! Не я ли клялась тебе, что не взгляну ни на кого без тебя! Помнишь, помнишь! А знаешь ли, что я, беспутная, без тебя делала? В первую же ночь я ушла из дому…
Ночною темнотою покрылись небеса,
Все люди для покою закрыли уж глаза…
и проч.
Кабанов. Ну, да. Она-то
всему и причина. А я за что погибаю, скажи ты мне на милость? Я вот зашел к Дикуму, ну, выпили; думал — легче будет; нет, хуже, Кулигин! Уж что жена против меня сделала! Уж хуже нельзя…
Кабанов. Поди-ка поговори с маменькой, что она тебе на это скажет. Так, братец, Кулигин,
все наше семейство теперь врозь расшиблось. Не то что родные, а точно вороги друг другу. Варвару маменька точила-точила; а та не стерпела, да
и была такова — взяла да
и ушла.