Неточные совпадения
Крестьяне сняли шапочки.
Низенько поклонилися,
Повыстроились в ряд
И мерину саврасому
Загородили путь.
Священник поднял
голову,
Глядел, глазами спрашивал:
Чего они хотят?
Крестьяне разом глянули
И над водой увидели
Две
головы: мужицкую.
Не ветры веют буйные,
Не мать-земля колышется —
Шумит, поет, ругается,
Качается, валяется,
Дерется и целуется
У праздника народ!
Крестьянам показалося,
Как вышли на пригорочек,
Что все село шатается,
Что даже церковь старую
С высокой колокольнею
Шатнуло раз-другой! —
Тут трезвому, что
голому,
Неловко… Наши странники
Прошлись еще по площади
И к вечеру покинули
Бурливое село…
Скрыпят телеги грузные,
И, как телячьи
головы,
Качаются, мотаются
Победные головушки
Уснувших мужиков!
Однако нужно счастие
И тут: мы летом ехали,
В жарище, в духоте
У многих помутилися
Вконец больные
головы,
В вагоне ад пошел...
В воротах с ними встретился
Лакей, какой-то буркою
Прикрытый: «Вам кого?
Помещик за границею,
А управитель при смерти!..» —
И спину показал.
Крестьяне наши прыснули:
По всей спине дворового
Был нарисован лев.
«Ну, штука!» Долго спорили,
Что за наряд диковинный,
Пока Пахом догадливый
Загадки не решил:
«Холуй хитер: стащит ковер,
В ковре дыру проделает,
В дыру просунет
головуДа и гуляет так...
ГоловыЗадрали мужики:
Вкруг башни по балкончику
Похаживал в подряснике
Какой-то человек
И пел…
Велел родимый батюшка,
Благословила матушка,
Поставили родители
К дубовому столу,
С краями чары налили:
«Бери поднос, гостей-чужан
С поклоном обноси!»
Впервой я поклонилася —
Вздрогну́ли ноги резвые;
Второй я поклонилася —
Поблекло бело личико;
Я в третий поклонилася,
И волюшка скатилася
С девичьей
головы…
У суда стоять —
Ломит ноженьки,
Под венцом стоять —
Голова болит,
Голова болит,
Вспоминается
Песня старая,
Песня грозная.
На широкий двор
Гости въехали,
Молоду жену
Муж домой привез,
А роденька-то
Как набросится!
Деверек ее —
Расточихою,
А золовушка —
Щеголихою,
Свекор-батюшка —
Тот медведицей,
А свекровушка —
Людоедицей,
Кто неряхою,
Кто непряхою…
Спится мне, младенькой, дремлется,
Клонит
голову на подушечку,
Свекор-батюшка по сеничкам похаживает,
Сердитый по новым погуливает.
Спится мне, младенькой, дремлется,
Клонит
голову на подушечку,
Свекровь-матушка по сеничкам
похаживает,
Сердитая по новым погуливает.
Пробьет дыру медведице
В светелке
головой!
«Ты начал, так досказывай!
Ну, жили — не тужили вы,
Что ж дальше,
голова...
Поймали! не погладили
И тут по
голове.
Я слышала, как шепотом
Поп плакался ему:
— У нас народ — всё
голь да пьянь,
За свадебку, за исповедь
Должают по годам.
Вошла — и все я вспомнила:
Свечами воску ярого
Обставлен, среди горенки
Дубовый стол стоял,
На нем гробочек крохотный
Прикрыт камчатной скатертью,
Икона в
головах…
Глядит, поднявши
голову,
Мне в очи… и завыла вдруг!
Нет великой оборонушки!
Кабы знали вы да ведали,
На кого вы дочь покинули,
Что без вас я выношу?
Ночь — слезами обливаюся,
День — как травка пристилаюся…
Я потупленную
голову,
Сердце гневное ношу!..
Ходи улицей потише,
Носи
голову пониже,
Коли весело — не смейся,
Не поплачь с тоски!.. //………………………………….
Он, как водой студеною,
Больную напоил:
Обвеял буйну
голову,
Рассеял думы черные,
Рассудок воротил.
Молиться в ночь морозную
Под звездным небом Божиим
Люблю я с той поры.
Беда пристигнет — вспомните
И женам посоветуйте:
Усердней не помолишься
Нигде и никогда.
Чем больше я молилася,
Тем легче становилося,
И силы прибавлялося,
Чем чаще я касалася
До белой, снежной скатерти
Горящей
головой…
Красивыми ресницами
Моргнула Тимофеевна,
Поспешно приклонилася
Ко стогу
головой.
Крестьяне мялись, мешкали.
Шептались. «Ну, хозяюшка!
Что скажешь нам еще...
А по́ лугу,
Что
гол, как у подьячего
Щека, вчера побритая,
Стоят «князья Волконские»
И детки их, что ранее
Родятся, чем отцы.
Он пил, а баба с вилами,
Задравши кверху
голову,
Глядела на него.
Бурмистр потупил
голову,
— Как приказать изволите!
Два-три денька хорошие,
И сено вашей милости
Все уберем, Бог даст!
Не правда ли, ребятушки?.. —
(Бурмистр воротит к барщине
Широкое лицо.)
За барщину ответила
Проворная Орефьевна,
Бурмистрова кума:
— Вестимо так, Клим Яковлич.
Покуда вёдро держится,
Убрать бы сено барское,
А наше — подождет!
Зерно, что в землю брошено,
И овощь огородная,
И волос на нечесаной
Мужицкой
голове —
Все ваше, все господское!
—
Я не сержусь на глупого,
Я сам над ним смеюсь!»
«Какой ты добрый!» — молвила
Сноха черноволосая
И старика погладила
По белой
голове.
Стану я руки убийством марать,
Нет, не тебе умирать!»
Яков на сосну высокую прянул,
Вожжи в вершине ее укрепил,
Перекрестился, на солнышко глянул,
Голову в петлю — и ноги спустил!..
Вытянул
голову, голос напряг
Барин — напрасные крики!
Доска да камень в
головы,
А пища — хлеб один.
Везли его в острог,
А он корил начальника
И, на телеге стоючи,
Усоловцам кричал:
— Горе вам, горе, пропащие
головы!
Были оборваны, — будете
голы вы,
Били вас палками, розгами, кнутьями,
Будете биты железными прутьями!..
Ребята, свесив
головыС полатей, не шелохнутся...
Долго боролся, противился
Господу зверь-человек,
Голову снес полюбовнице
И есаула засек.
Только что пан окровавленный
Пал
головой на седло,
Рухнуло древо громадное,
Эхо весь лес потрясло.
«Пей, вахлачки, погуливай!
Все ладно, все по-нашему,
Как было ждано-гадано.
Не вешай
головы...
Восстав от сна с молитвою,
Причесывает
головуИ держит наотлет,
Как девка, косу длинную
Высокий и осанистый
Протоиерей Стефан.
И долго Гриша берегом
Бродил, волнуясь, думая,
Покуда песней новою
Не утолил натруженной,
Горящей
головы.
Неточные совпадения
Городничий (хватаясь за
голову).Ах, боже мой, боже мой! Ступай скорее на улицу, или нет — беги прежде в комнату, слышь! и принеси оттуда шпагу и новую шляпу. Ну, Петр Иванович, поедем!
Анна Андреевна. У тебя вечно какой-то сквозной ветер разгуливает в
голове; ты берешь пример с дочерей Ляпкина-Тяпкина. Что тебе глядеть на них? не нужно тебе глядеть на них. Тебе есть примеры другие — перед тобою мать твоя. Вот каким примерам ты должна следовать.
Голос Хлестакова. Да, я привык уж так. У меня
голова болит от рессор.
Г-жа Простакова. Бог даст тебе благополучие и с дорогим женихом твоим, что тебе в
голове моей?
Голова его уподобляется дикой пустыне, во всех закоулках которой восстают образы самой привередливой демонологии.