Пряли лен и шерсть, ткали новины, пестряди, сукна; занимались и белоручными работами: ткали шелковые пояски, лестовки, вышивали по канве шерстями, синелью и шелком,
шили золотом, искусно переписывали разные тетради духовного содержания, писали даже иконы.
Неточные совпадения
Расспросам Насти не было конца — хотелось ей узнать, какая белица сарафан к праздникам
сшила, дошила ль Марья головщица канвовую подушку, отослала ль ту подушку матушка Манефа в Казань, получили ли девицы новые бисера́ из Москвы, выучилась ли Устинья Московка шелковы пояски с молитвами из
золота ткать.
В коммерческой академии обучались, произошли всякую науку, медали за ученье получили, не на вывеску только, а карманные, без ушков, значит, и ленты нет, — прибавил он, поправляя висевшую у него на
шее, на аннинской ленте,
золотую медаль.
Оказывается, что воспитание и молодая жизнь ничего не дали ей; в доме ее матери было то же, что и у Кабановых, — ходили в церковь,
шили золотом по бархату, слушали рассказы странниц, обедали, гуляли по саду, опять беседовали с богомолками и сами молились…
Она была воспитана по-старинному, т. е. окружена мамушками, нянюшками, подружками и сенными девушками,
шила золотом и не знала грамоты; отец ее, несмотря на отвращение свое от всего заморского, не мог противиться ее желанию учиться пляскам немецким у пленного шведского офицера, живущего в их доме.
И был ли то сон, была ль явь, сам он не знал того, — видит у своего ложа святолепного старца в ветхой одежде, на
шее золотой крест с самоцветными каменьями, такой дорогой, что не только у князя, да и в царской казне такого не бывало.
Неточные совпадения
— Лучше всего, маменька, пойдемте к нему сами и там, уверяю вас, сразу увидим, что делать. Да к тому же пора, — господи! Одиннадцатый час! — вскрикнула она, взглянув на свои великолепные
золотые часы с эмалью, висевшие у ней на
шее на тоненькой венецианской цепочке и ужасно не гармонировавшие с остальным нарядом. «Женихов подарок», — подумал Разумихин.
В свежем шелковом платье, с широкою бархатною наколкой на волосах, с
золотою цепочкой на
шее, она сидела почтительно-неподвижно, почтительно к самой себе, ко всему, что ее окружало, и так улыбалась, как будто хотела сказать: «Вы меня извините, я не виновата».
Ослепительно блестело
золото ливрей идолоподобно неподвижных кучеров и грумов, их головы в лакированных шляпах казались металлическими, на лицах застыла суровая важность, как будто они правили не только лошадьми, а всем этим движением по кругу, над небольшим озером; по спокойной, все еще розоватой в лучах солнца воде, среди отраженных ею облаков плавали лебеди, вопросительно и гордо изогнув
шеи, а на берегах шумели ярко одетые дети, бросая птицам хлеб.
Напротив — рыжеватый мужчина с растрепанной бородкой на лице, изъеденном оспой, с веселым взглядом темных глаз, — глаза как будто чужие на его сухом и грязноватом лице; рядом с ним, очевидно, жена его, большая, беременная, в бархатной черной кофте, с длинной
золотой цепочкой на
шее и на груди; лицо у нее широкое, доброе, глаза серые, ласковые.
Она вынула футлярчик, достала оттуда
золотой крест, с четырьмя крупными брильянтами, и надела ей на
шею, потом простой гладкий браслет с надписью: «От бабушки внучке», год и число.