Неточные совпадения
Нелюдно бывает в лесах летней порою. Промеж Керженца и Ветлуги еще лесует [Ходить в лес
на работу,
деревья ронить.] по несколько топоров
с деревни, но дальше за Ветлугу, к Вятской стороне, и
на север, за Лапшангу, лесники ни ногой, кроме тех мест, где липа растет. Липу драть, мочало мочить можно только в соковую [Когда
деревья в соку, то есть весна и лето.].
Ро́нят
деревья, волочат их к сплаву, вяжут плоты, тешут сосновые брусья, еловые чегени и копани [Чегень — еловое бревно от шести до двенадцати сажен длины, идет
на забойку в учугах
на каспийских и нижневолжских рыбных промыслах; копань, или кокора, — лесина
с частью корня, образующая угольник, идет
на стройку судов,
на застрехи кровель крестьянских домов и
на санные полозья.
Но вот, ровно белые мухи, запорхали в воздухе пушистые снежинки, тихо ложатся они
на сухую, промерзлую землю: гуще и гуще становятся потоки льющегося
с неба снежного пуха; все белеет: и улица, и кровли домов, и поля, и ветви
деревьев.
— Пошто не указать — укажем, — сказал дядя Онуфрий, — только не знаю, как вы
с волочками-то сладите. Не пролезть
с ними сквозь лесину… Опять же, поди, дорогу-то теперь перемело,
на Масленице все ветра дули, деревья-то, чай, обтрясло, снегу навалило… Да постойте, господа честные, вот я молодца одного кликну — он ту дорогу лучше всех знает… Артемушка! — крикнул дядя Онуфрий из зимницы. — Артем!.. погляди-ко
на сани-то: проедут
на Ялокшу аль нет, да слезь, родной, ко мне не
на долгое время…
На окнах, убранных белоснежными кисейными занавесками, обшитыми красною бахромкой, стояли горшки
с бальзамином, розанелью, геранью, белокрайкой, чудом в мире и столетним
деревом [Бальзамин — balsamina.
В лесах
на севере в тот день первый оратай русской земли вспоминался, любимый сын Матери-Сырой Земли, богатырь, крестьянством излюбленный, Микула Селянинович,
с его сошкой дорогá чёрна
дерева,
с его гужиками шелкóвыми,
с омешиком [Омéжь — сошник, лемех — часть сохи. Присóшек то же, что полица — железная лопаточка у сохи, служащая для отвалу земли.] серебряным,
с присóшками красна золота.
Зато другие за Волгой забавы есть: катанья в ботникáх [Маленькая лодка, выдолбленная из одного
дерева.] по вешним разливам
с песнями, а часто и
с ружейной пальбой, веселые гулянки по лесам и вечерние посидки
на берегах речек…
Сжавшись в кучку, матери держались в сторонке. Рассевшись в тени меж
деревьев, поминали они преподобного отца Софонтия привезенными из обителей яствами и приглашали знакомых разделить
с ними трапезу. Отказов не было, и вскоре больше полутораста человек, разделясь
на отдельные кучки, в строгом молчаньи ели и пили во славу Божию и
на помин души отца Софонтия… Деревенские парни и горожане обступили келейниц и, взглядывая
на молодых старочек и
на пригоженьких белиц, отпускали им разные шуточки.
Стоном стоят лесные голоса, без умолку трещат в высокой сочной траве кузнечики и кобылки, вьются над цветами жучки и разновидные козявки, воркуют серо-сизые
с зеленой шейкой вяхири и красногрудые ветютни, как в трубу трубит черная желна, стучат по
деревьям дятлы, пищат рябчики, уныло перекликаются либо кошкой взвизгивают желтенькие иволги, трещат сойки, жалобно кукуют кукушки и
на разные голоса весело щебечут свиристели, малиновки, лесные жаворонки и другие мелкие пташки [Вяхирь, дикий голубь — Columna palumbus.
Надвинулись сумерки, наступает Иванова ночь… Рыбаки сказывают, что в ту ночь вода подергивается серебристым блеском, а бывалые люди говорят, что в лесах тогда
деревья с места
на место переходят и шумом ветвей меж собою беседы ведут… Сорви в ту ночь огненный цвет папоротника, поймешь язык всякого
дерева и всякой травы, понятны станут тебе разговоры зверей и речи домашних животных… Тот «цвет-огонь» — дар Ярилы… То — «царь-огонь»!..
И меж тем миловидный образ белокурой красавицы неотступно мерещился Василью Борисычу… Ровно въявь глядит
на него Дуня Смолокурова и веселым взором ясных очей пронизывает его душу… «Эх ты, красота, красота ненаглядная… — думает Василий Борисыч. — Жизни мало за один поцелуй отдать, а тут изволь
с противной Парашкой вожжаться!..
Дерево!.. Дубина!.. И в перелеске была ровно мертвая — только пыхтит!..»
Иной раз сергач приведет лесного боярина Михайлу Иваныча Топтыгина,
с козой,
с барабаном [Сергачские крестьяне водят по деревням ученых медведей, при них неразлучна «коза» (мальчик-подросток в длинном холщовом балахоне, который он держит
на палке; вверху балахона сделаны из
дерева козьи челюсти и рога).
Ливмя лил дождь, шумно клонились вершины высокоствольных
деревьев, оглушительный треск и раскаты громо́вых ударов не умолкали
на небе, золотые, зубчатые молнии то и дело вспыхивали в низко нависших над землею тучах, а он недвижимо лежал
на месте,
с которого только что Дуня сошла, не слыша ни рева бури, ни грома, ни шума
деревьев, не чувствуя ливня, не видя ярко блещущих молний…
Неточные совпадения
(
На малом шляпа круглая, //
С значком, жилетка красная, //
С десятком светлых пуговиц, // Посконные штаны // И лапти: малый смахивал //
На дерево,
с которого // Кору подпасок крохотный // Всю снизу ободрал, // А выше — ни царапины, // В вершине не побрезгует // Ворона свить гнездо.)
Сергей Иванович любовался всё время красотою заглохшего от листвы леса, указывая брату то
на темную
с тенистой стороны, пестреющую желтыми прилистниками, готовящуюся к цвету старую липу, то
на изумрудом блестящие молодые побеги
дерев нынешнего года.
Ветер упорно, как бы настаивая
на своем, останавливал Левина и, обрывая листья и цвет
с лип и безобразно и странно оголяя белые сучья берез, нагибал всё в одну сторону: акации, цветы, лопухи, траву и макушки
дерев.
Всё, что он видел в окно кареты, всё в этом холодном чистом воздухе,
на этом бледном свете заката было так же свежо, весело и сильно, как и он сам: и крыши домов, блестящие в лучах спускавшегося солнца, и резкие очертания заборов и углов построек, и фигуры изредка встречающихся пешеходов и экипажей, и неподвижная зелень
дерев и трав, и поля
с правильно прорезанными бороздами картофеля, и косые тени, падавшие от домов и от
дерев, и от кустов, и от самых борозд картофеля.
— Отжившее-то отжившее, а всё бы
с ним надо обращаться поуважительнее. Хоть бы Снетков… Хороши мы, нет ли, мы тысячу лет росли. Знаете, придется если вам пред домом разводить садик, планировать, и растет у вас
на этом месте столетнее
дерево… Оно, хотя и корявое и старое, а всё вы для клумбочек цветочных не срубите старика, а так клумбочки распланируете, чтобы воспользоваться
деревом. Его в год не вырастишь, — сказал он осторожно и тотчас же переменил разговор. — Ну, а ваше хозяйство как?