С утра, по приказу Самоквасова,
ни на шаг не отступал он от старинного друга-приятеля, не отступал от него и в то время, как он, по просьбе Манефы, в келарне с белицами демеством распевал.
Неточные совпадения
Ни матери Манефы,
ни соборных стариц,
ни Аксиньи Захаровны,
на шаг не отходившей от золовки игуменьи, не было тут.
— Ну, этого уж не будет! — ровно встрепенувшись, молвила Марья Гавриловна. —
Ни за что
на свете! Пока не обвенчаны,
шагу на улицу не ступлю, глаз не покажу никому… Тяжело ведь мне, Алешенька, — припадая
на плечо к милому, тихо, со слезами она примолвила. — Сам посуди, как мы живем с тобой!.. Ведь эта жизнь совсем истомила меня… Может,
ни единой ноченьки не провожу без слез… Стыдно
на людей-то смотреть.
— И кому б такая блажь вспала в голову, чтоб меня взять за себя?.. Не бывать мне кроткой, послушной женой — была б я сварливая, злая, неугодливая!..
На малый час не было б от меня мужу спокою!.. Служи мне, как извечный кабальный,
ни шаг из воли моей выйти не смей, все по-моему делай! А вздумал бы наперекор,
на все бы пошла. Жизни не пожалела б, а уж не дала бы единого часа над собой верховодить!..
Ни о чем не думая,
ни о чем не помышляя, сам после не помнил, как сошел Василий Борисыч с игуменьина крыльца. Тихонько, чуть слышно, останавливаясь
на каждом
шагу, прошел он к часовне и сел
на широких ступенях паперти. Все уже спало в обители, лишь в работницкой избе
на конном дворе светился огонек да в келейных стаях там и сям мерцали лампадки. То обительские трудники, убрав коней и задав им корму, сидели за ужином, да благочестивые матери, стоя перед иконами, справляли келейное правило.
— У меня… кой-что в кассе найдется… Вот что, крестный: до завтра из дому
ни шагу!.. Слышишь?.. И до себя никого не допускай — дома, мол, нет. А теперь обедать давай — здесь,
на вольном воздухе, пожуем сам-друг…
— Нет! — говорил он на следующий день Аркадию, — уеду отсюда завтра. Скучно; работать хочется, а здесь нельзя. Отправлюсь опять к вам в деревню; я же там все свои препараты оставил. У вас, по крайней мере, запереться можно. А то здесь отец мне твердит: «Мой кабинет к твоим услугам — никто тебе мешать не будет»; а сам от меня
ни на шаг. Да и совестно как-то от него запираться. Ну и мать тоже. Я слышу, как она вздыхает за стеной, а выйдешь к ней — и сказать ей нечего.
Красавина. Уж это не твое дело. Будут. Только уж ты из-под моей власти
ни на шаг. Что прикажу, то и делай! Как только хозяйка выдет, говори, что влюблен. (Показывая на забор.) Там тебе нечего взять, я ведь знаю; а здесь дело-то скорей выгорит, да и денег-то впятеро против тех.
Но дни шли за днями, годы сменялись годами, пушок обратился в жесткую бороду, лучи глаз сменились двумя тусклыми точками, талия округлилась, волосы стали немилосердно лезть, стукнуло тридцать лет, а он
ни на шаг не подвинулся ни на каком поприще и все еще стоял у порога своей арены, там же, где был десять лет назад.
Неточные совпадения
Он решился. Река не захотела уйти от него — он уйдет от нее. Место,
на котором стоял старый Глупов, опостылело ему. Там не повинуются стихии, там овраги и буераки
на каждом
шагу преграждают стремительный бег; там воочию совершаются волшебства, о которых не говорится
ни в регламентах,
ни в сепаратных предписаниях начальства. Надо бежать!
Скорым
шагом удалялся он прочь от города, а за ним, понурив головы и едва поспевая, следовали обыватели. Наконец к вечеру он пришел. Перед глазами его расстилалась совершенно ровная низина,
на поверхности которой не замечалось
ни одного бугорка,
ни одной впадины. Куда
ни обрати взоры — везде гладь, везде ровная скатерть, по которой можно шагать до бесконечности. Это был тоже бред, но бред точь-в-точь совпадавший с тем бредом, который гнездился в его голове…
Разговор о лошадях занимал его, но
ни на минуту он не забывал Анны, невольно прислушивался к звукам
шагов по коридору и поглядывал
на часы
на камине.
И Корсунский завальсировал, умеряя
шаг, прямо
на толпу в левом углу залы, приговаривая: «pardon, mesdames, pardon, pardon, mesdames» и, лавируя между морем кружев, тюля и лент и не зацепив
ни за перышко, повернул круто свою даму, так что открылись ее тонкие ножки в ажурных чулках, а шлейф разнесло опахалом и закрыло им колени Кривину.
Как
ни часто и много слышали оба о примете, что кто первый ступит
на ковер, тот будет главой в семье,
ни Левин,
ни Кити не могли об этом вспомнить, когда они сделали эти несколько
шагов.