Неточные совпадения
Поморщился Патап Максимыч, сунул тетрадку в карман и, ни слова не сказав дочерям, пошел в свою горницу.
Говорит жене...
— Прихвати, Михайлыч, сколько ни на есть деньжонок, —
говорила жена его, Фекла, баба тихая, смиренная, внезапным горем совсем почти убитая. — И токарню ведь надо ставить, и без лошадок нельзя…
Шла по воду тетка Акулина, десятника
жена. Поравнявшись с мужиками, поставила ведра наземь. Как не послушать бабе, про что мужики
говорят.
— То-то же.
Говорю тебе, без моего совета слова не молви, шагу не ступи, — продолжала Фленушка. — Станешь слушаться — все хорошо будет; по-своему затеешь — и себя и его сгубишь… А уж жива быть не хочу, коли летом ты не будешь
женой Алексеевой, — прибавила она, бойко притопнув ногой.
Проспались. Никифор опять воевать.
Жену избил, и сватьям на калачи досталось, к попу пошел и попа оттрепал: «Зачем,
говорит, пьяный пьяного венчал?» Только и стих, как опять напился.
«Что ж делать,
говаривал, какая ни на есть
жена, а все-таки Богом дана, нельзя ж ее из дому гнать».
Скучно как-то стало Никифору, что давно
жены не колотил. Пришел в кабак да, не
говоря худого слова, хвать Мавру за косы. Та заголосила, ругаться зачала, сама драться лезет. Целовальник вступился.
Испокон веку народ
говорит:
жена добрая, домовитая во сто крат ценней золота, не в пример дороже камня самоцветного.
«Такая уж молодица: от Бога ей дано», —
говорили соседи, когда спрашивали у них, отчего при
жене Заплатина ни злословить, ни браниться и ничего подобного никто сделать не может.
— Замолола!.. Пошла без передышки в пересыпку! — хмурясь и зевая, перебил
жену Патап Максимыч. — Будет ли конец вранью-то? Аль и в самом деле бабьего вранья на свинье не объедешь?.. Коли путное что хотела сказать —
говори скорей, — спать хочется.
«Какая прежде тихая, какая сговорчивая была у нас Настасья, —
говорил он
жене, — а появилась эта Фленушка — сорочий хвост, — ровно ее перевернуло всю.
«Хозяин всему голова, —
говаривал он, —
жена и дети мои: хочу — их милую, хочу — в гроб заколочу».
— Как его зовут,
говоришь ты? — спросил он
жену.
Воротясь домой, Залетов
говорил жене...
Бери зятя в дом, в чем мать на свет его родила, — гроша,
говорю, Евграшке не дам, — сам женюсь, на ком Бог укажет, и все, что есть у меня, перепишу на
жену.
— Зла не жди, — стал
говорить Патап Максимыч. — Гнев держу — зла не помню… Гнев дело человеческое, злопамятство — дьявольское… Однако знай, что можешь ты меня и на зло навести… — прибавил он после короткого молчанья. — Слушай… Про Настин грех знаем мы с
женой, больше никто. Если ж, оборони Бог, услышу я, что ты покойницей похваляешься, если кому-нибудь проговоришься — на дне морском сыщу тебя… Тогда не жди от меня пощады… Попу станешь каяться — про грех скажи, а имени называть не смей… Слышишь?
Только и думы у Трифона, только и речей с
женой, что про большего сына Алексеюшку. Фекле Абрамовне ину пору за обиду даже становилось, отчего не часто поминает отец про ее любимчика Саввушку, что пошел ложкарить в Хвостиково. «Чего еще взять-то с него? — с горьким вздохом
говорит сама с собой Фекла Абрамовна. — Паренек не совсем на возрасте, а к Святой неделе тоже десять целковых в дом принес».
— Не
говори ты, Паранюшка, не надрывай моего сердечушка! — тосковала и рыдала Фекла Абрамовна, слушая речи дочерние. — Сама знаю я, девонька, какова чужедальняя сторонушка: горем она сеяна, слезами поли́вана, тоскою покры́вана, печалью горó
жена, — причитала она, сидя на лавке и качаясь станом взад и вперед.
Так ведь и в суде-то преподобный на своем стоял: «Я, —
говорит, — полагал, что это бес, он ведь всегда во образе
жены иноков смущает.
Обе реветь, а он молодой-то
жене и
говорит, успокаивает, знаете, ее: «Эта,
говорит, бабенка в стряпках у меня живет.
Никита Петрович туда-сюда, и жалобные просьбы подавал и все, а
жена одно толкует: «Жила,
говорит, я у тебя в полюбовницах и, восчувствовавши свой великий грех, законным браком теперь сочеталась.
— У нас в семье, как помню себя, завсегда
говорили, что никого из бедных людей волосом он не обидел и как, бывало, ни встретит нищего аль убогого, всегда подаст милостыню и накажет за рабу Божию Анну молиться — это мою прабабушку так звали — да за раба Божия Гордея убиенного — это дедушку нашего, сына-то своего, что вгорячах грешным делом укокошил…
говорят еще у нас в семье, что и в разбой-от пошел он с горя по
жене, с великого озлобленья на неведомых людей, что ее загубили.
— Ах ты, шальная!.. Ах ты, озорная!.. — сама смеясь,
говорила Дарья Никитишна. — Ухарь-девка, неча сказать! Хорошо, Дуняша, что в Христовы невесты угодила: замуж пошла бы, и нá печи была бы бита, и ó печь бита, разве только ночью не была бы бита… От такой
жены мужу одно: либо шею в петлю, либо в омут головой.
— Заершилась! — шутливо молвил Патап Максимыч, отстраняясь от
жены. — Слова нельзя сказать, тотчас заартачится!.. Ну, коли ты заступаешься за спасенниц,
говори без бабьих уверток — доходны их молитвы до Бога аль недоходны? Стоит им деньги давать али нет?
— Никогда не таила от тебя я мыслей своих, — тихо, с едва заметной грустью молвила Фленушка. — Всегда
говорила, что в мужья ты мне не годишься… Разве не сказывала я тебе, что буду
женой злой, неугодливой? Нешто не
говорила, что такова уж я на свет уродилась, что никогда не бывать мне кроткой, покорной
женой? Нешто не
говорила, что у нас с тобой будет один конец — либо сама петлю на шею, либо тебе отравы дам?..
— Полно, — тихо
говорил он, отстраняя подсевшую было к нему на колени
жену. — Тут главная причина — хорошенько надо обдумать, на что решиться теперь. В Осиповку-то как покажем глаза? А тебе только бы целоваться… Мало, что ли, еще?
— Успеешь, матушка. Не на радость едем, успеешь отцовскими-то побоями налакомиться, — молвил с досадой Василий Борисыч и велел
жене идти в свою комнату, тем отзываясь, что надо ему с Феклистом Митричем
поговорить.
Неточные совпадения
Хлестаков. Да что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)Я не знаю, однако ж, зачем вы
говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская
жена совсем другое, а меня вы не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь, что у меня нет ни копейки.
Городничий. А уж я так буду рад! А уж как
жена обрадуется! У меня уже такой нрав: гостеприимство с самого детства, особливо если гость просвещенный человек. Не подумайте, чтобы я
говорил это из лести; нет, не имею этого порока, от полноты души выражаюсь.
— А ведь это поди ты не ладно, бригадир, делаешь, что с мужней
женой уводом живешь! —
говорили они ему, — да и не затем ты сюда от начальства прислан, чтоб мы, сироты, за твою дурость напасти терпели!
«Новая сия Иезавель, [По библейскому преданию, Иезавель,
жена царя Израиля Ахава, навлекла своим греховным поведением гнев бога на израильский народ.] —
говорит об Аленке летописец, — навела на наш город сухость».
— Ничего я этого не знаю, —
говорил он, — знаю только, что ты, старый пес, у меня
жену уводом увел, и я тебе это, старому псу, прощаю… жри!