Неточные совпадения
По краям дома пристроены светелки. Там хозяйские дочери проживали, молодые девушки. В передней половине горница
хозяина была, в задней моленная с иконостасом в три тя́бла. Канонница с Керженца при той моленной жила, по родителям «негасимую» читала. Внизу стряпущая, подклет да покои работников да работниц.
А
хозяин и ответь ему: «Не жирно ли, батька,
будет?
Осерчал Сушила, пригрозил
хозяину: «Помни, говорит, ты это слово, Патап Максимыч, а я его не забуду, — такое дело состряпаю, что бархатный салоп на собольем меху станешь дарить попадье, да уж поздно
будет, не возьму».
— Ступай, Пантелеюшка, поставь двоих, а не то и троих, голубчик, вернее
будет, — говорила Аксинья Захаровна. — А наш-от
хозяин больно уж бесстрашен. Смеется над Сушилой да над сарафаном с холодником. А долго ль до греха? Сам посуди. Захочет Сушила, проймет не мытьем, так катаньем!
— Не можем, Патап Максимыч; совсем злые люди нас обездолили; надо
будет с годок в людях поработать, — отвечал Алексей. — Родители и меньшого брата к ложкарям посылают; знатно режет ложки; всякую, какую хошь, и касатую, и тонкую, и бо́скую, и межеумок, и крестовую режет. К пальме даже приучен — вот как бы
хозяин ему такой достался, чтобы пальму точить…
Помолился Алексей, поклонился
хозяину, потом Насте и пошел из подклета. Отдавая поклон, Настя зарделась как маков цвет. Идя в верхние горницы, она, перебирая передник и потупив глаза, вполголоса спросила отца, что это за человек такой
был у него?
— А баба-то, пожалуй, и правдой обмолвилась, — сказал тот, что постарше
был. — Намедни «
хозяин» при мне на базаре самарского купца Снежкова звал в гости, а у того Снежкова сын
есть, парень молодой, холостой; в Городце частенько бывает. Пожалуй, и в самом деле не свадьба ль у них затевается.
— Как не слыхать! — ответил Петруха, весело вертя колесо, двигавшее три станка. — Столы, слышно,
хозяин строить задумал. Пантелея Прохорыча завтра в Захлыстино на базар посылают свежину да вино искупать. Угощенье, слышь,
будет богатое. Ста полтора либо два народу
будут кормить.
— Пир готовят зазвонистый, — сказал Мокей. — Рукобитье
будет, хозяин-от старшую дочь пропивать станет.
— Куда, чай, в дом! — отозвался Чалый. — Пойдет такой богач к мужику в зятьях жить! Наш
хозяин, хоть и тысячник, да все же крестьянин. А жених-то мало того, что из старого купецкого рода, почетный гражданин. У отца у его, слышь, медалей на шее-то что навешано, в городских головах сидел, в Питер ездил, у царя во дворце бывал. Наш-от хоть и спесив, да Снежковым на версту не
будет.
Растили родители Никифора, уму-разуму учили, на всякое добро наставляли как следует, да, видно, уж на роду
было ему писано
быть не справным
хозяином, а горьким пьяницей и вором отъявленным.
Это вроде большого бубенчика.] на шею надевают, чтоб, когда понадобится лошадь
хозяину, по звону ее скорей можно
было сыскать.
Обедать работники пошли. В ту пору никто в красильный подклет, кроме
хозяина, не заглядывал, а его не
было дома. Фленушка тотчас смекнула, что выпал удобный случай провести Насте с полчасика вдвоем с Алексеем. Шепнула ему, чтоб он, как только работники по избам обедать усядутся, шел бы в красильный подклет.
Самого
хозяина не
было дома; уехал на соседний базар посмотреть, не
будет ли вывезено подходящей ему посуды.
Весело, радостно встретили дорогих гостей в Осиповке. Сначала, как водится, уставные поклоны гости перед иконами справили, потом здороваться начали с
хозяевами. Приветам, обниманьям, целованьям, казалось, не
будет конца. Особенно обрадовались Аграфене Петровне дочери Патапа Максимыча.
— Ну, пожалуй, сорокатравчатой, коли от сорока недугов она целит, — молвил Иван Григорьич и, налив рюмку, посмотрел на свет, поклонился
хозяину, потом хозяйке и
выпил, приговаривая...
Алексей
был в будничном кафтане. Справив уставные поклоны перед иконами и низко поклонясь
хозяевам и гостям, стал он перед Патапом Максимычем.
Струя золотого песку, пущенная паломником, ошеломила гостей Патапа Максимыча. При Снежковых разговор не клеился. Даниле Тихонычу показалось странным, что ему отвечают нехотя и невпопад и что сам
хозяин был как бы не по себе.
Дня через три, по отъезде из скита старухи Чапуриной, к матушке Платониде из Осиповки целый воз подарков привезли. Послан
был воз тайком от
хозяина… И не раз в году являлись такие воза в Комарове возле кельи Платонидиной. Тайна крепко хранилась.
— Ладно ль это
будет, кормилец? Сам посуди, что люди зачнут говорить:
хозяин в отлучке, дочери невесты, молодой парень с ними
ест да
пьет… И не знай чего наскажут! — говорила Аксинья Захаровна.
— Обидно этак-то, господин купец, — отвечал Артемий. — Пожалуй, вот хоть нашего дядю Онуфрия взять… Такого артельного
хозяина днем с огнем не сыскать… Обо всем старанье держит, обо всякой малости печется, душа-человек: прямой, правдивый и по всему надежный. А дай-ка ты ему волю, тотчас величаться зачнет, потому человек, не ангел. Да хоша и по правде станет поступать, все уж ему такой веры не
будет и слушаться его, как теперь, не станут. Нельзя, потому что артель суймом держится.
Какая вам до меня треба?» А ему в ответ: так, мол, и так, столько-то нас человек в артель собралось,
будь у нас за
хозяина.
Патап Максимыч с Дюковым
выпили по рюмке,
выпил и гостеприимный
хозяин. Паломник мрачно простился с отцом Михаилом.
Творя шепотом молитву и перебирая лестовку, смиренно слушал отец Михаил брань и попреки паломника. По всему
было видно, что он уже не
хозяин, а безответный раб Стуколова.
Как покойник Савельич
был, так он теперь: и обедает, и чай распивает с
хозяевами, и при гостях больше все в горницах…
— Не ропщу я на Господа. На него возверзаю печали мои, — сказал, отирая глаза, Алексей. — Но послушай, родной, что дальше-то
было… Что
было у меня на душе, как пошел я из дому, того рассказать не могу… Свету не видел я — солнышко высоко, а я ровно темной ночью брел… Не помню, как сюда доволокся… На уме
было —
хозяин каков? Дотоле его я не видывал, а слухов много слыхал: одни сказывают — добрый-предобрый, другие говорят — нравом крут и лют, как зверь…
— Да ты, парень, хвостом-то не верти, истинную правду мне сказывай, — подхватил Пантелей… — Торговое дело!.. Мало ль каких торговых дел на свете бывает — за ину торговлю чествуют, за другую плетьми шлепают.
Есть товары заповедные,
есть товары запретные, бывают товары опальные. Боюсь, не подбил бы непутный шатун нашего
хозяина на запретное дело… Опять же Дюков тут, а про этого молчанку по народу недобрая слава идет. Без малого год в остроге сидел.
— Ахти Господи!.. Ох, Владыка милостивый!.. Что ж это
будет такое!.. — заохал Пантелей. — И не грех тебе, Алексеюшка, в такое дело входить?.. Тебе бы
хозяина поберечь… Мне бы хоть, что ли, сказал… Ах ты, Господи, Царь Небесный!.. Так впрямь и на золото поехали?
— Садись. Нечего кланяться-то, — молвил
хозяин. — Вижу, парень ты смирный, умный, руки золотые. Для того самого доверие и показываю… Понимай ты это и чувствуй, потому что я как
есть по любви… Это ты должон чувствовать… Должон ли?.. А?..
— И благочестный, говорит про него Патап Максимыч, старец, и души доброй, и
хозяин хороший, — продолжала Марья Гавриловна. — Должно
быть, обманом под такое дело подвели его…
Оленевские с Манефиными в одном дому пристали. Обед, предложенный радушным
хозяином, продолжался долго. Конца не
было пшенникам да лапшенникам, пшенницам да лапшенницам.
— Да с вечеру счета с
хозяином сводили, — отвечал Алексей. — А там кой-чем распорядиться надобность
была. Встал с солнышком — новому приказчику заведенье сдавать.
— Напрасно, ваше степенство, обижать так изволите, — ловко помахивая салфеткой и лукаво усмехаясь, вступился любимовец. — Мы не из таковских. Опять же
хозяин этого оченно не любит, требует, чтобы все
было с настоящей, значит, верностью… За всякое время во всем готовы гостя уважить со всяким нашим почтением. На том стоим-с!..
Тогда
было отдано приказанье
хозяину в такой-то день в гостиницу никого не пускать, комнаты накурить парижскими духами, прибрать подальше со столов мокрые салфетки, сготовить уху из аршинных стерлядей, разварить трехпудового осетра, припасти икры белужьей, икры стерляжьей, икры прямо из осетра, самых лучших донских балыков, пригласить клубного повара для приготовления самых тонких блюд из хозяйских, разумеется, припасов и заморозить дюжины четыре не кашинского и не архиерейского [Архиерейским называли в прежнее время шипучее вино, приготовляемое наподобие шампанского из астраханского и кизлярского чихиря в нанимаемых виноторговцами Макарьевской ярмарки погребах архиерейского дома в Нижнем Новгороде.], а настоящего шампанского.
Хозяин гостиницы, разумеется, остался внакладе, зато удостоился чести принимать у себя «самолучшую публику», что ее ни
было в городе, и с сердечным умилением, ровно ко святым мощам, благоговейно приложиться толстыми губами к мяконькой, крошечной, благоуханной ручке ее превосходительства.
— Молявинский, — подхватил молодой парень. — Бела труба с красным перехватом [На Волге у пароходов одного
хозяина или одной компании дымогарные трубы окрашиваются условными красками. Оттого издали можно узнать, кому принадлежит пароход.]. Надо
быть, «Воевода».
Будь Карпушка одного
хозяина захребетником, не плохое бы житье
было ему:
поили б, кормили его, как сына родного, привязались бы к нему названые отец с матерью, как к детищу рожоному.
— Знаю, — отвечал голова. — Кругом разорили. А
хозяин исправный
был!
Пытался
было Василий Борисыч отговориться недосугами, но Патап Максимыч так решительно сказал ему, чтоб тотчас же шел к нему, что смущенный московский посланник ослушаться не посмел. Как провинившийся перед
хозяином пес, поджав хвост и понурив морду, робко и послушно идет на повелительный зов, так Василий Борисыч пошел в домик Марьи Гавриловны на зов Патапа Максимыча.
— Ну его ко псам, окаянного!.. — огрызнулась Марьюшка, — Тошнехонько с проклятым! Ни то ни се, ни туда ни сюда… И не поймешь от него ничего… Толкует, до того года, слышь, надо оставить… Когда-де у Самоквасова в приказчиках
буду жить — тогда-де, а теперича старых
хозяев опасается… Да врет все, непутный, отводит… А ты убивайся!.. Все они бессовестные!.. Над девицей надсмеяться им нипочем… Все едино, что квасу стакан
выпить.