Неточные совпадения
Верочка начала выгружать весь запас собранных ею наблюдений, постоянно путаясь, повторяла одно и
то же несколько раз. Надежда Васильевна с безмолвным сожалением
смотрела на эту горячую сцену и не знала, что ей делать и куда деваться.
Привалов поздоровался с девушкой и несколько мгновений
смотрел на нее удивленными глазами, точно стараясь что-то припомнить. В этом спокойном девичьем лице с большими темно-серыми глазами для него было столько знакомого и вместе с
тем столько нового.
— Папа, пожалей меня, — говорила девушка, ласкаясь к отцу. — Находиться в положении вещи, которую всякий имеет право приходить осматривать и приторговывать… нет, папа, это поднимает такое нехорошее чувство в душе! Делается как-то обидно и вместе с
тем гадко… Взять хоть сегодняшний визит Привалова: если бы я не должна была являться перед ним в качестве товара, которому только из вежливости не
смотрят в зубы, я отнеслась бы к нему гораздо лучше, чем теперь.
Шестилетний мальчик не понимал, конечно, значения этих странных слов и
смотрел на деда с широко раскрытым ртом. Дело в
том, что, несмотря на свои миллионы, Гуляев считал себя глубоко несчастным человеком: у него не было сыновей, была только одна дочь Варвара, выданная за Привалова.
Со стороны даже было противно
смотреть, как она нарочно старалась держаться в стороне от Привалова, чтобы разыграть из себя театральную ingenue, а сама
то ботинок покажет Привалову из-под платья,
то глазами примется работать, как последняя горничная.
Надежда Васильевна ничего не ответила, а только засмеялась и
посмотрела на Привалова вызывающим, говорившим взглядом. Слова девушки долго стояли в ушах Привалова, пока он их обдумывал со всех возможных сторон. Ему особенно приятно было вспомнить
ту энергичную защиту, которую он так неожиданно встретил со стороны Надежды Васильевны. Она была за него: между ними, незаметно для глаз, вырастало нравственное тяготение.
Чай прошел самым веселым образом. Старинные пузатенькие чашки, сахарница в виде барашка с обломленным рогом, высокий надутый чайник саксонского фарфора, граненый низкий стакан с плоским дном — все дышало почтенной древностью и
смотрело необыкновенно добродушно. Верочка болтала, как птичка, дразнила кота и кончила
тем, что подавилась сухарем. Это маленькое происшествие немного встревожило Павлу Ивановну, и она проговорила, покачивая седой головой...
— Да как вам сказать… У нее совсем особенный взгляд на жизнь, на счастье.
Посмотрите, как она сохранилась для своих лет, а между
тем сколько она пережила… И заметьте, она никогда не пользовалась ничьей помощью. Она очень горда, хотя и выглядит такой простой.
Если бы он стал подробнее анализировать свое чувство, он легко мог прийти к
тому выводу, что впечатление носило довольно сложное происхождение: он
смотрел на девушку глазами своего детства, за ее именем стояло обаяние происхождения…
Агриппина Филипьевна
посмотрела на своего любимца и потом перевела свой взгляд на Привалова с
тем выражением, которое говорило: «Вы уж извините, Сергей Александрыч, что Nicolas иногда позволяет себе такие выражения…» В нескольких словах она дала заметить Привалову, что уже кое-что слышала о нем и что очень рада видеть его у себя; потом сказала два слова о Петербурге, с улыбкой сожаления отозвалась об Узле, который, по ее словам, был уже на пути к известности, не в пример другим уездным городам.
Иван Яковлич ничего не отвечал, а только
посмотрел на дверь, в которую вышел Привалов «Эх, хоть бы частичку такого капитала получить в наследство, — скромно подумал этот благочестивый человек, но сейчас же опомнился и мысленно прибавил: — Нет, уж лучше так, все равно отобрали бы хористки, да арфистки, да Марья Митревна, да
та рыженькая… Ах, черт ее возьми, эту рыженькую… Препикантная штучка!..»
— Гм… Я удивляюсь одному, что вы так легко
смотрите на Привалова и даже не постарались изучить его характер, а между
тем — это прежде всего.
Распахнув окно, Половодов
посмотрел в сад, на аллеи из акаций и тополей, на клумбы и беседки, но это было все не
то: он был слишком взволнован, чтобы любоваться природой.
Антонида Ивановна полупрезрительно
посмотрела на пьяного мужа и молча вышла из комнаты. Ей было ужасно жарко, жарко до
того, что решительно ни о чем не хотелось думать; она уже позабыла о пьяном хохотавшем муже, когда вошла в следующую комнату.
Звонок повторился с новой силой, и когда Лука приотворил дверь, чтобы
посмотреть на своего неприятеля, он даже немного попятился назад: в дверях стоял низенький толстый седой старик с желтым калмыцким лицом, приплюснутым носом и узкими черными, как агат, глазами. Облепленный грязью татарский азям и смятая войлочная шляпа свидетельствовали о
том, что гость заявился прямо с дороги.
Горничная выпустила из рук рукав дохи, несколько мгновений
посмотрела на Привалова такими глазами, точно он вернулся с
того света, и неожиданно скрылась.
«Вот они, эти исторические враги, от которых отсиживался Тит Привалов вот в этом самом доме, — думал Привалов, когда
смотрел на башкир. — Они даже не знают о
том славном времени, когда башкиры горячо воевали с первыми русскими насельниками и не раз побивали высылаемые против них воинские команды… Вот она, эта беспощадная философия истории!»
Здесь он был защищен танцующей публикой от
того жадного внимания, с каким
смотрели на него совсем незнакомые ему люди.
Мы,
то есть я да вы, конечно, — порядочные люди, а из остальных… ну, вот из этих, которые танцуют и которые
смотрят, знаете, кто здесь еще порядочные люди?
Подозревала ли она что-нибудь об отношениях дочери к Привалову, и если подозревала,
то как вообще
смотрела на связи подобного рода — ничего не было известно, и Агриппина Филипьевна неизменно оставалась все
той же Агриппиной Филипьевной, какой Привалов видел ее в первый раз.
Этот визит омрачил счастливое настроение Заплатиной, и она должна была из чувства безопасности прекратить свои дальнейшие посещения Ляховских. Да кроме
того, ей совсем не нравилось
смотреть на презрительное выражение лица, с которым встретил ее сам Игнатий Львович, хотя ему как больному можно было многое извинить; затем натянутая любезность, с какой обращался к ней доктор, тоже шокировала покорную приличиям света натуру Хионии Алексеевны.
Та общая нить, которая связывает людей, порвалась сама собой, порвалась прежде, чем успела окрепнуть, и Привалов со страхом
смотрел на
ту цыганскую жизнь, которая царила в его доме, с каждым днем отделяя от него жену все дальше и дальше.
— А между
тем все дело чрезвычайно просто; пока ты тут хороводился со своей свадьбой, Половодов выхлопотал себе назначение поверенным от конкурсного управления… Да ты что
смотришь на меня такими глазами? Разве тебе Веревкин ничего не писал?
Появление Половодова в театре взволновало Привалова так, что он снова опьянел. Все, что происходило дальше, было покрыто каким-то туманом. Он машинально
смотрел на сцену, где актеры казались куклами, на партер, на ложи, на раек. К чему? зачем он здесь? Куда ему бежать от всей этой ужасающей человеческой нескладицы, бежать от самого себя? Он сознавал себя именно
той жалкой единицей, которая служит только материалом в какой-то сильной творческой руке.
Она показалась Привалову и выше и полнее. Но лицо оставалось таким же, с оттенком
той строгой красоты, которая смягчалась только бахаревской улыбкой. Серые глаза
смотрели мягче и немного грустно, точно в их глубине залегла какая-то тень. Держала она себя по-прежнему просто, по-дружески, с
той откровенностью, какая обезоруживает всякий дурной помысел, всякое дурное желание.
Привалов сдержал свое слово и перестал пить, но был такой задумчивый и печальный, что Надежде Васильевне тяжело было на него
смотреть. Трезвый он действительно почти совсем не разговаривал,
то есть ничего не рассказывал о себе и точно стыдился, что позволил себе так откровенно высказаться перед Надеждой Васильевной… Таким образом ей разом пришлось ухаживать за двумя больными, что делало ее собственное положение почти невыносимым. Раз она попробовала предложить очень энергическую меру Привалову...
С доктором сделалась истерика, так что Привалову пришлось возиться с ним до самого утра. Старик немного забылся только пред серым осенним рассветом, но и этот тяжелый сон был нарушен страшным гвалтом в передней. Это ворвалась Хиония Алексеевна, которая узнала об исчезновении Зоси, кажется, одной из последних. В кабинет она влетела с искаженным злобой лицом и несколько мгновений вопросительно
смотрела то на доктора,
то на Привалова.
Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в
то же время говорит про себя.)А вот
посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Он не
посмотрел бы на
то, что ты чиновник, а, поднявши рубашонку, таких бы засыпал тебе, что дня б четыре ты почесывался.
Марья Антоновна. Право, маменька, все
смотрел. И как начал говорить о литературе,
то взглянул на меня, и потом, когда рассказывал, как играл в вист с посланниками, и тогда
посмотрел на меня.
Артемий Филиппович.
Смотрите, чтоб он вас по почте не отправил куды-нибудь подальше. Слушайте: эти дела не так делаются в благоустроенном государстве. Зачем нас здесь целый эскадрон? Представиться нужно поодиночке, да между четырех глаз и
того… как там следует — чтобы и уши не слыхали. Вот как в обществе благоустроенном делается! Ну, вот вы, Аммос Федорович, первый и начните.
Городничий. Не погуби! Теперь: не погуби! а прежде что? Я бы вас… (Махнув рукой.)Ну, да бог простит! полно! Я не памятозлобен; только теперь
смотри держи ухо востро! Я выдаю дочку не за какого-нибудь простого дворянина: чтоб поздравление было… понимаешь? не
то, чтоб отбояриться каким-нибудь балычком или головою сахару… Ну, ступай с богом!