Неточные совпадения
Когда Привалов вошел
в кабинет Бахарева,
старик сидел
в старинном глубоком кресле у своего письменного стола и хотел подняться навстречу гостю, но сейчас же бессильно опустился
в свое кресло и проговорил взволнованным голосом...
Привалова поразило больше всего то, что
в этом
кабинете решительно ничего не изменилось за пятнадцать лет его отсутствия, точно он только вчера вышел из него. Все было так же скромно и просто, и стояла все та же деловая обстановка. Привалову необыкновенно хорошо казалось все: и
кабинет, и
старик, и даже самый воздух, отдававший дымом дорогой сигары.
Вечером этого многознаменательного дня
в кабинете Василья Назарыча происходила такая сцена. Сам
старик полулежал на свеем диване и был бледнее обыкновенного. На низенькой деревянной скамеечке, на которую Бахарев обыкновенно ставил свою больную ногу, теперь сидела Надежда Васильевна с разгоревшимся лицом и с блестящими глазами.
Старик однажды пригласил
в свой
кабинет Машу и, указывая на Васю, сказал всего только несколько слов: «Вот, Маша, тебе жених…
В это время дверь
в кабинет осторожно отворилась, и на пороге показался высокий худой
старик лет под пятьдесят; заметив Привалова,
старик хотел скрыться, но его остановил голос Веревкина...
Это шумное веселье было неожиданно прервано появлением нового лица. Однажды, когда Привалов занимался с Ляховским
в его
кабинете,
старик, быстро сдвинув очки на лоб, проговорил...
После этой сцены Привалов заходил
в кабинет к Василию Назарычу, где опять все время разговор шел об опеке. Но, несмотря на взаимные усилия обоих разговаривавших, они не могли попасть
в прежний хороший и доверчивый тон, как это было до размолвки. Когда Привалов рассказал все, что сам узнал из бумаг, взятых у Ляховского,
старик недоверчиво покачал головой и задумчиво проговорил...
Через день Привалов опять был у Бахаревых и долго сидел
в кабинете Василья Назарыча. Этот визит кончился ничем.
Старик все время проговорил о делах по опеке над заводами и ни слова не сказал о своем положении. Привалов уехал, не заглянув на половину Марьи Степановны, что немного обидело гордую старуху.
Бахарев вышел из
кабинета Ляховского с красным лицом и горевшими глазами: это было оскорбление, которого он не заслужил и которое должен был перенести.
Старик плохо помнил, как он вышел из приваловского дома, сел
в сани и приехал домой. Все промелькнуло перед ним, как
в тумане, а
в голове неотступно стучала одна мысль: «Сережа, Сережа… Разве бы я пошел к этому христопродавцу, если бы не ты!»
С доктором сделалась истерика, так что Привалову пришлось возиться с ним до самого утра.
Старик немного забылся только пред серым осенним рассветом, но и этот тяжелый сон был нарушен страшным гвалтом
в передней. Это ворвалась Хиония Алексеевна, которая узнала об исчезновении Зоси, кажется, одной из последних.
В кабинет она влетела с искаженным злобой лицом и несколько мгновений вопросительно смотрела то на доктора, то на Привалова.
В тот вечер, когда
в кабинете старика Хомутова последний беседовал со своею женою, а в спальне Талечки Катя Бахметьева с рыданиями открывала подруге свое наболевшее сердце, оба хозяина квартиры на Гагаринской набережной, отец и сын Зарудины, были дома.
Неточные совпадения
Старики беспокоили. Самгин пошел
в кабинет, взял на ощупь книгу, воротился, лег. Оказалось, он ошибся, книга — не Пушкин, а «История Наполеона». Он стал рассматривать рисунки Ораса Берне, но перед глазами стояли, ругаясь, два
старика.
Впрочем, они уже давно не видались; бесчестный поступок,
в котором обвиняли Версилова, касался именно семейства князя; но подвернулась Татьяна Павловна, и чрез ее-то посредство я и помещен был к
старику, который желал «молодого человека» к себе
в кабинет.
Сердце
старика закипело, слезы навернулись на глаза, и он дрожащим голосом произнес только: «Ваше высокоблагородие!., сделайте такую божескую милость!..» Минский взглянул на него быстро, вспыхнул, взял его за руку, повел
в кабинет и запер за собою дверь.
…Тихо проходил я иногда мимо его
кабинета, когда он, сидя
в глубоких креслах, жестких и неловких, окруженный своими собачонками, один-одинехонек играл с моим трехлетним сыном. Казалось, сжавшиеся руки и окоченевшие нервы
старика распускались при виде ребенка, и он отдыхал от беспрерывной тревоги, борьбы и досады,
в которой поддерживал себя, дотрагиваясь умирающей рукой до колыбели.
Вот этот самый Шпейер, под видом богатого помещика, был вхож на балы к
В. А. Долгорукову, при первом же знакомстве очаровал
старика своей любезностью, а потом бывал у него на приеме,
в кабинете, и однажды попросил разрешения показать генерал-губернаторский дом своему знакомому, приехавшему
в Москву английскому лорду.