Неточные совпадения
Толчея соединялась с промывальной, и измельченный в порошок кварц сейчас же выносился водяной струей на сложный деревянный шлюз. Целая система амальгамированных медных листов была покрыта деревянными ставнями, — это делалось в предупреждение хищничества. Промытый заряд
новой руды дал блестящие результаты. Доводчик Ераков, занимавшийся съемкой
золота, преподнес на железной лопаточке около золотника амальгамированного
золота, имевшего серый оловянный цвет.
— Старатели будут, конечно, воровать
золото на
новых промыслах, а мы будем его скупать…
Новые золотопромышленники закопают лишние деньги в Кедровской даче, а рабочие к нам же и придут. Уцелеет один Ястребов и будет скупать наше
золото, как скупал его и раньше.
Нужно было восстановить два обстоятельства: допущенные правлением старательские работы, причем скупленное у старателей
золото заносилось в промысловые книги как свое и выставлялись произвольные цены, втрое и вчетверо выше старательских, а затем подновление казенного разреза в Выломках и занесение его в отчет за
новый.
— Не Ермошка, так другой выищется… На Фотьянке теперь народу видимо-невидимо, точно праздник. Все фотьянские бабы лопатами деньги гребут: и постой держат, и харчи продают, и обшивают приисковых. За одно лето сколько
новых изб поставили. Всех вольное-то
золото поднимает. А по вечерам такое веселье поднимается… Наши приисковые гуляют.
С других приисков народ заходил, и вся Мутяшка была на вестях: у кого какое
золото идет, где
новые работы ставят и т. д.
Кишкин угадал относительно деятельности Петра Васильича, занявшегося скупкой хищнического
золота на
новых промыслах.
Опытные рабочие не доверяли
новому скупщику, но соблазн заключался в том, что к Ермошке нужно было еще везти
золото, а тут получай деньги у себя на промыслах, из руки в руку.
Петр Васильич принес с собой целый ворох всевозможных новостей: о том, как сменили Карачунского и отдали под суд, о Кожине, сидевшем в остроге, о Мыльникове, который сейчас ищет
золото в огороде у Кожина, о Фене, выкинувшей ребенка, о
новом главном управляющем Оникове, который грозится прикрыть Рублиху, о Ермошке, как он гонял в город к прокурору.
На Сиротке была выстроена
новая изба на
новом месте, где были поставлены
новые работы. Артель точно ожила. Это была своя настоящая работа — сами большие, сами маленькие. Пока содержание
золота было невелико, но все-таки лучше, чем по чужим приискам шляться. Ганька вел приисковую книгу и сразу накинул на себя важность. Матюшка уже два раза уходил на Фотьянку для тайных переговоров с Петром Васильичем, который, по обыкновению, что-то «выкомуривал» и финтил.
Новый главный управляющий Балчуговскими
золотыми промыслами явился той
новой метлой, которая, по пословице, чисто метет. Он сразу и везде завел
новые порядки начиная со своей конторы. Его любимой фразой было...
Петр Васильич остался, а Матюшка пошел к конторе. Он шел медленно, развалистым мужицким шагом, приглядывая
новые работы. Семеныч теперь у своей машины руководствует, а Марья управляется в конторе бабьим делом одна. Самое подходящее время, если бы еще старый черт не вернулся. Под новеньким навесом у самой конторы стоял новенький тарантас, в котором ездил Кишкин в город сдавать
золото, рядом новенькие конюшни, новенький амбар — все с иголочки, все как только что облупленное яичко.
Новый прииск лежал немного пониже Ульянова кряжа, так что, по всем признакам, россыпь образовалась из разрушившихся жил, залегавших именно в этом кряже так, что
золото зараз можно было взять и из россыпи, и из коренного месторождения.
Неточные совпадения
К счастию, однако ж, на этот раз опасения оказались неосновательными. Через неделю прибыл из губернии
новый градоначальник и превосходством принятых им административных мер заставил забыть всех старых градоначальников, а в том числе и Фердыщенку. Это был Василиск Семенович Бородавкин, с которого, собственно, и начинается
золотой век Глупова. Страхи рассеялись, урожаи пошли за урожаями, комет не появлялось, а денег развелось такое множество, что даже куры не клевали их… Потому что это были ассигнации.
Утро было свежее, но прекрасное.
Золотые облака громоздились на горах, как
новый ряд воздушных гор; перед воротами расстилалась широкая площадь; за нею базар кипел народом, потому что было воскресенье; босые мальчики-осетины, неся за плечами котомки с сотовым медом, вертелись вокруг меня; я их прогнал: мне было не до них, я начинал разделять беспокойство доброго штабс-капитана.
Но уж темнеет вечер синий, // Пора нам в оперу скорей: // Там упоительный Россини, // Европы баловень — Орфей. // Не внемля критике суровой, // Он вечно тот же, вечно
новый, // Он звуки льет — они кипят, // Они текут, они горят, // Как поцелуи молодые, // Все в неге, в пламени любви, // Как зашипевшего аи // Струя и брызги
золотые… // Но, господа, позволено ль // С вином равнять do-re-mi-sol?
Там — раскрытый альбом с выскользнувшими внутренними листами, там — свитки, перевязанные
золотым шнуром; стопы книг угрюмого вида; толстые пласты рукописей, насыпь миниатюрных томиков, трещавших, как кора, если их раскрывали; здесь — чертежи и таблицы, ряды
новых изданий, карты; разнообразие переплетов, грубых, нежных, черных, пестрых, синих, серых, толстых, тонких, шершавых и гладких.
Похвастался отлично переплетенной в зеленый сафьян, тисненный
золотом, книжкой Шишкова «Рассуждение о старом и
новом слоге» с автографом Дениса Давыдова и чьей-то подписью угловатым почерком, начало подписи было густо зачеркнуто, остались только слова: «…за сие и был достойно наказан удалением в армию тысяча восемьсот четвертого году».