Далее словоохотливая рассказчица распространялась обыкновенно о том, как вообще мертвецы
ненавидят живых людей за то, что последние остаются на земле как бы взамен их и пользуются всеми мирскими благами и удовольствиями. Она присовокупляла, тут же в доказательство справедливости слов своих, что всем известный кузнец Дрон вскоре после смерти стал являться в селе, пугал всех, и что кума Татьяна сама, своими глазами, видела его раз за барским овином.
Неточные совпадения
А. И. Герцена.)] лица его драм были для нас существующие личности, мы их разбирали, любили и
ненавидели не как поэтические произведения, а как
живых людей.
— Обидно это, — а надо не верить человеку, надо бояться его и даже —
ненавидеть! Двоится человек. Ты бы — только любить хотел, а как это можно? Как простить человеку, если он диким зверем на тебя идет, не признает в тебе
живой души и дает пинки в человеческое лицо твое? Нельзя прощать! Не за себя нельзя, — я за себя все обиды снесу, — но потакать насильщикам не хочу, не хочу, чтобы на моей спине других бить учились.
Я чувствовал, что он меня
ненавидит, и понимал, что единственным основанием этой ненависти было только то, что я все-таки оставался
живым свидетелем его истории с Любочкой.
В чувствах к жене он как-то раздвоился: свой призрак, видимый некогда в ней, он любил по-прежнему; но Юлию
живую, с ее привычками, словами и действиями, он презирал и
ненавидел, даже жить с ней остался потому только, что считал это своим долгом и обязанностию.
Учителя немецкого языка, все как на подбор, были педантичны, строги и до смешного скупы на хорошие отметки. Их
ненавидели и травили. Зато с
живыми, веселыми французами жили по-дружески, смеялись, острили на их уроках, хлопали их по плечу. Если французский язык был в начале и в конце классных занятий, то особенным шиком считалось вместо молитвы до и после ученья прочитать, например, «Чижика» или «Эндер бэндер козу драл».