Неточные совпадения
— Если бы Лаптев ехал только с
генералом Блиновым да с Прейном — это все были бы пустяки, а тут замешалась особа. Кто она? Что ей за
дело до нас?
— Да что вам дался этот
генерал Блинов? — закончил Прозоров уже пьяным языком. — Блинов… хе-хе!.. это великий человек на малые
дела… Да!.. Это… Да ну, черт с ним совсем! А все-таки какое странное совпадение обстоятельств: и женщина в голубых одеждах приходила утру глубоку… Да!.. Чер-рт побери… Знает кошка, чье мясо съела. А мне плевать.
Из тумана выступали пока совсем неопределенные фигуры
генерала Блинова с его особой и какой-то балерины Братковской, из-за которой Лаптев откладывает свою поездку на Урал
день за
днем.
— А когда же ваш патрон приедет? — по сту раз на
день спрашивали домашнего секретаря
генерала Блинова.
Генерал пытался было поднять серьезный разговор на тему о причинах общего упадка заводского
дела в России, и Платон Васильевич навострил уже уши, чтобы не пропустить ни одного слова, но эта тема осталась гласом вопиющего в пустыне и незаметно перешла к более игривым сюжетам, находившимся в специальном заведовании Летучего.
Ночь покрывает и этого магната-заводчика, для которого существует пятьдесят тысяч населения, полмиллиона десятин богатейшей в свете земли, целый заводский округ, покровительственная система,
генерал Блинов, во сне грезящий политико-экономическими теориями, корреспондент Перекрестов, имеющий изучить в две недели русское горное
дело, и десяток тех цепких рук, которые готовы вырвать живым мясом из магната Лаптева свою долю.
На другой
день по приезде Лаптева, по составленному
генералом маршруту, должен был последовать генеральный осмотр всего заводского действия.
В это время прибежал лакей, разыскивавший Прейна по всему дому, и интересный разговор остался недоконченным. Евгений Константиныч кушали свой утренний кофе и уже два раза спрашивали Альфреда Осипыча. Прейн нашел своего повелителя в столовой, где он за стаканом кофе слушал беседу
генерала на тему о причинах упадка русского горного
дела.
Летучий сидел уже с осовелыми, слипавшимися глазами и смотрел кругом с философским спокойствием, потому что его роль была за обеденным столом, а не за кофе. «Почти молодые» приличные люди сделали серьезные лица и упорно смотрели прямо в рот
генералу и, по-видимому, вполне
разделяли его взгляды на причины упадка русского горного
дела.
Генерал ничего не понимал в заводском
деле и рассматривал все кругом молча, с тем удивлением, с каким смотрит неграмотный человек на развернутую книгу.
Тетюев воспользовался теми недоразумениями, которые возникали между заводоуправлением и мастеровыми по поводу уставной грамоты, тиснул несколько горячих статеек в газетах по этому поводу против заводов, и когда Лаптев должен был узнать наконец об этом
деле, он ловко подсунул ему
генерала Блинова как ученого экономиста и финансовую голову, который может все устроить.
Генерал с своей стороны очень горячо и добросовестно отнесся к своей задаче и еще в Петербурге постарался изучить все
дело, чтобы оправдать возложенные на него полномочия, хотя не мог понять очень многого, что надеялся пополнить уже на самом месте действия.
На третий
день своего приезда в Кукарский завод
генерал через своего секретаря пригласил к себе Прозорова, который и заявился к однокашнику в том виде, в каком был, то есть сильно навеселе.
— А я так рад был видеть тебя, — заговорил
генерал после длинной паузы. — Кроме того, я надеялся кое-что разузнать от тебя о том
деле, по которому приехал сюда, то есть я не хочу во имя нашей дружбы сделать из тебя шпиона, а просто… ну, одним словом, будем вместе работать. Я взялся за
дело и должен выполнить его добросовестно. Если хочешь, я продался Лаптеву, как рабочий, но не продавал ему своих убеждений.
— Ты, кажется, уж давненько живешь на заводах и можешь в этом случае сослужить службу, не мне, конечно, а нашему общему
делу, — продолжал свою мысль
генерал. — Я не желаю мирволить ни владельцу, ни рабочим и представить только все
дело в его настоящем виде. Там пусть делают, как знают. Из своей роли не выходить — это мое правило. Теория — одно, практика — другое.
—
Генерал весь вечер пробудет у Евгения Константиновича, и мы с вами можем потолковать на досуге, — заговорила Нина Леонтьевна, раскуривая сигару. — Надеюсь, что мы не будем играть втемную… Не так ли? Я, по крайней мере, смотрю на
дело прямо! Я сделаю для вас все, что обещала, а вы должны обеспечить меня некоторым авансом… Ну, пустяки какие-нибудь, тысяч двадцать пока.
Какими-то неведомыми путями по заводу облетела весть, что
генерал будет разбирать
дело крестьян насчет уставной грамоты и что
генерал строгий, но справедливый.
— Тем лучше. Я могу уверить вас только в том, что наше
дело еще не проиграно.
Генерал, конечно, пользуется громадным авторитетом в глазах Евгения Константиныча, но и Альфред Осипыч…
— Нет, это ты, ваше превосходительство, неправильно говоришь, — отрезал Ермило Кожин, когда
генерал кончил. — Конечно, мы люди темные, не ученые, а ты — неправильно. И насчет покосу неправильно, потому мужику лошадь с коровою первое
дело… А десятинки две ежели у мужика есть, так он от свободности и пашенку распашет — не все же на фабрике да по куреням болтаться. Тоже вот насчет выгону… Наша заводская лошадь зиму-то зимскую за двоих робит, а летом ей и отдохнуть надо.
— Теперь я слышал от вас сам, что вы желаете, — говорил
генерал, — читал ваше прошение. Мне нужно еще недели две, чтобы хорошенько разобрать ваше
дело, а там опять побеседуем… Могу пока сказать только одно: что барин вас не обидит.
Генерал, чтобы успокоить мужичков, записал в памятную книжку фамилию секретаря Платона Васильича и еще раз пообещал разобрать
дело по-божески, а потом представить его на усмотрение самому барину, который не обидит мужичков, и т. д.
— Не желаете ли вы дать некоторые объяснения по составлению уставной грамоты, — приступил
генерал прямо к
делу. — Я уже говорил с мужиками.
Игра втемную началась. Каждая сторона старалась сохранить за собой все выгодные стороны своей позиции, и
генерал скоро почувствовал, что имеет
дело с очень опытным и сильным противником, тем более что за ним стояла Раиса Павловна и отчасти Прейн. Из объяснений Родиона Антоныча он вынес на первый раз очень немного, потому что
дело требовало рассмотрения массы документов, статистического материала и разных специальных сведений.
У
генерала было несколько серьезных разговоров с Евгением Константинычем, причем подробно обсуждались разные
дела, а главным образом вопрос об уставной грамоте.
— Меня это
дело начинает занимать, — говорил Лаптев. — И, как мне кажется, настоящий состав заводоуправления не вполне удовлетворяет необходимым требованиям… Как вы думаете,
генерал?
Луша засмеялась и замолчала. Лаптев заложил ногу за ногу, начал жаловаться на одолевавшую его скуку, на глупые
дела, с которыми к нему пристает
генерал каждый
день, и кончил уверением, что непременно уехал бы завтра же в Петербург, если бы не сегодняшняя встреча.
Платон Васильич понимал все это
дело, и
генерал с удовольствием слушал, что он вполне
разделяет его взгляды, хотя не мог помириться с Горемыкиным как с главным управляющим Кукарских заводов.
Перекрестов соглашался, кивал головой и даже вытащил из кармана написанную корреспонденцию с Урала, в которой он вполне
разделял взгляды
генерала.
Кроме разведки по части планов
генерала Блинова, Перекрестов еще имел специальное поручение объехать весь Урал, чтобы навести справки о проектируемой здесь сети железных дорог, чтобы вперед обеспечить сбыт вагонов, локомотивов и рельсов иностранного
дела.
— Хорошо. Я на
днях буду иметь объяснение с делегатами от заводских мастеровых, тогда приму во внимание и ваш протест. Пока могу сказать только то, что изложенные вами чувства и доводы совпадают с моими мыслями. Нужно сказать, что я недоволен настоящими заводскими порядками, и
генерал тоже, кажется,
разделяет это недовольство. Господа, что же это вы стоите? Садитесь…
— Да ведь другой дороги нет к Рассыпному Камню? Наконец нельзя же миновать наш главный завод… Если бы не
генерал, тогда, конечно, мы прокатили бы Евгения Константиныча проселком — и
делу конец. Но
генерал, вот где загвоздка. Да ничего не выйдет из этого, если и заночуем у Вершинина.
Такой оборот
дела поставил
генерала в совершенный тупик: ему тоже следовало ехать за Ниной Леонтьевной, но Лаптев еще оставался в горах. Бросить набоба в такую минуту, когда предстоял осмотр заводов, значило свести все
дело на нет. Но никакие просьбы, никакие увещания не привели ни к чему, кроме самых едких замечаний и оскорблений.
Генерал тоже был недоволен детским легкомыслием набоба и только пожимал плечами. Что это такое в самом
деле? Владелец заводов — и подобные сцены… Нужно быть безнадежным идиотом, чтобы находить удовольствие в этом дурацком катанье по траве. Между тем время летит, дорогое время, каждый час которого является прорехой в интересах русского горного
дела. Завтра нужно ехать на заводы, а эти господа утешаются бог знает чем!
— Теперь важно на самом
деле проверить наши теоретические построения, — ораторствовал
генерал, неловко повторяя своим телом тяжелый прыжок лошади через ямы.
— Уверяю вас.
Дело кончилось тем, что мы чуть не разодрались с
генералом, вернее, чуть он меня не поколотил…
Раиса Павловна просто потешалась над этой наивностью мужа и нарочно морочила его разными небылицами, а когда он надоедал ей своими глупыми вопросами, — выгоняла из своей комнаты. Уйти на фабрику для Платона Васильича было единственным спасением; другим спасением являлись разговоры с
генералом о нуждах русского горного
дела.
И в самом
деле, она не только привезла набоба на Урал, но и руководит каждым шагом
генерала.
Недостатки горемыкинского режима сделались ясны, как
день, даже для непосвященных, а
генерал положительно был возмущен, что и высказывал Прейну несколько раз с своей обычной откровенностью.
— Понимаю, — соглашался
генерал. — А отчего же и в самом
деле не предложить бы Тетюеву этого места? Это такой развитой, интеллигентный человек — настоящая находка для заводов! Тем более что отец Авдея Никитича столько лет занимал пост главного управляющего.
— Я вам говорю, что нельзя. Вы — заводовладелец, и в таком важном
деле необходимо ваше личное вмешательство. Наша роль с
генералом кончилась.
Прейн на этот раз не отложил
дела в долгий ящик, а сейчас же пригласил
генерала к себе для необходимых совещаний. Прежде всего ему нужно было уломать
генерала, а Тетюев пусть себе едет в Петербург, — там видно будет, что с ним делать: дать ему ход или затереть на каком-нибудь другом месте.
—
Генерал, нам необходимо кончить это
дело как можно скорее, — говорил Прейн, встречая
генерала в дверях.
— Это наша общая цель,
генерал, и мы будем работать в этом направлении, — ораторствовал Прейн, шагая по кабинету с заложенными за спину руками. — Нам нужно дорожить каждым хорошим человеком в таком громадном
деле, и я беру на себя смелость обратить ваше особенное внимание, что нам прежде всего важно привлечь к этой работе освежающие элементы.
— Отлично, очень хорошо… Но это все еще в будущем, а теперь поговоримте о настоящем: у меня на первый раз есть для вас маленькая дипломатическая миссия. Так, пустяки… Кстати, я говорил уже о вас
генералу, и он согласен. Да… Так вот какое
дело, Авдей Никитич… Собственно, это пустяки, но из пустяков складывается целая жизнь. Я буду с вами откровенен… Надеюсь, что вы не откажете мне?
Генерал, покончив все
дела в Кукарском заводе, давал прощальный обед, на котором, по плану Прейна, должно было состояться примирение враждовавших сторон в окончательной форме.
Таким образом, торжественный обед начался при самых неблагоприятных предзнаменованиях, хотя все записные специалисты по части официальных обедов лезли из кожи, чтобы оживить это мертворожденное дитя. В надлежащем месте обеда сказано было несколько спичей, сначала Вершининым и Тетюевым, причем
дни, подогретые невольным соперничеством, превзошли самих себя. Когда было подано шампанское,
генерал поднял бокал и заговорил...
На другой
день после парадного обеда
генерал Блинов уехал из Кукарского завода, а за ним потянулась длинным хвостом нахлынувшая с Лаптевым на Урал челядь. Так после веселого ужина или бала прислуга выметает разный сор из комнаты! Этот человеческий хлам выметал сам себя из зала недавнего пиршества.