— Наш фабричный котел еще мало вместителен, и долго придется ждать, когда он, переварив русского мужика в пролетария, сделает его восприимчивым к вопросам государственной важности… Вполне естественно, что ваше поколение, богатое
волею к жизни, склоняется к методам активного воздействия на реакцию…
А город — живет и охвачен томительным желанием видеть себя красиво и гордо поднятым к солнцу. Он стонет в бреду многогранных желаний счастья, его волнует страстная
воля к жизни, и в темное молчание полей, окруживших его, текут тихие ручьи приглушенных звуков, а черная чаша неба всё полнее и полней наливается мутным, тоскующим светом.
Мне же казалось, что именно эти люди воплощают в себе красоту и силу мысли, в них сосредоточена и горит добрая, человеколюбивая
воля к жизни, к свободе строительства ее по каким-то новым канонам человеколюбия.
От этого-то, повидимому, и зависит выражение мира и успокоения на лице у большинства покойников. Покойна и легка обыкновенно смерть каждого доброго человека; но умереть с готовностью, охотно, радостно умереть — вот преимущество отрекшегося от себя, того, кто отказывается от
воли к жизни, отрицает ее. Ибо лишь такой человек хочет умереть действительно, а не повидимому, и, следовательно, не нуждается и не требует дальнейшего существования своей личности.
Неточные совпадения
Никогда еще невозможность в глазах света его положения и ненависть
к нему его жены и вообще могущество той грубой таинственной силы, которая, в разрез с его душевным настроением, руководила его
жизнью и требовала исполнения своей
воли и изменения его отношений
к жене, не представлялись ему с такою очевидностью, как нынче.
— Иной раз, право, мне кажется, что будто русский человек — какой-то пропащий человек. Нет силы
воли, нет отваги на постоянство. Хочешь все сделать — и ничего не можешь. Все думаешь — с завтрашнего дни начнешь новую
жизнь, с завтрашнего дни примешься за все как следует, с завтрашнего дни сядешь на диету, — ничуть не бывало:
к вечеру того же дни так объешься, что только хлопаешь глазами и язык не ворочается, как сова, сидишь, глядя на всех, — право и эдак все.
«Довольно! — произнес он решительно и торжественно, — прочь миражи, прочь напускные страхи, прочь привидения!.. Есть
жизнь! Разве я сейчас не жил? Не умерла еще моя
жизнь вместе с старою старухой! Царство ей небесное и — довольно, матушка, пора на покой! Царство рассудка и света теперь и… и
воли, и силы… и посмотрим теперь! Померяемся теперь! — прибавил он заносчиво, как бы обращаясь
к какой-то темной силе и вызывая ее. — А ведь я уже соглашался жить на аршине пространства!
События его
жизни умельчились до микроскопических размеров, но и с теми событиями не справится он; он не переходит от одного
к другому, а перебрасывается ими, как с волны на волну; он не в силах одному противопоставить упругость
воли или увлечься разумом вслед за другим.
Она все колола его легкими сарказмами за праздно убитые годы, изрекала суровый приговор, казнила его апатию глубже, действительнее, нежели Штольц; потом, по мере сближения с ним, от сарказмов над вялым и дряблым существованием Обломова она перешла
к деспотическому проявлению
воли, отважно напомнила ему цель
жизни и обязанностей и строго требовала движения, беспрестанно вызывала наружу его ум, то запутывая его в тонкий, жизненный, знакомый ей вопрос, то сама шла
к нему с вопросом о чем-нибудь неясном, не доступном ей.