Неточные совпадения
Стан высокий, стройный и роскошный, античная грудь, античные плечи, прелестная ручка, волосы черные, черные как вороново крыло, и кроткие, умные голубые
глаза, которые так и смотрели в душу, так и западали в сердце, говоря, что мы
на все смотрим и все видим, мы не боимся страстей, но от дерзкого взора они в нас не вспыхнут пожаром.
На барина своего, отставного полковника Егора Николаевича Бахарева, он смотрел
глазами солдат прошлого времени, неизвестно за что считал его своим благодетелем и отцом-командиром, разумея, что повиноваться ему не только за страх, но и за совесть сам бог повелевает.
— Да так,
на то я сторож…
на то здесь поставлен… — шамшил беззубый Арефьич, и
глаза его разгорались тем особенным огнем, который замечается у солдат, входящих в дикое озлобление при виде гордого, но бессильного врага.
В ее больших черных
глазах виднелась смелая душа, гордая своею силою и своим прошлым страданием, оттиснутым стальным штемпелем времени
на пергаментном лбу игуменьи.
Все
глаза на этом бале были устремлены
на ослепительную красавицу Бахареву; император прошел с нею полонез, наговорил любезностей ее старушке-матери, не умевшей ничего ответить государю от робости, и
на другой день прислал молодой красавице великолепный букет в еще более великолепном порт-букете.
Она томилась, рвалась, выплакала все
глаза, отстояла колени, молясь теплой заступнице мира холодного, просила ее спасти его и дать ей силы совладать с страданием вечной разлуки и через два месяца стала навещать старую знакомую своей матери, инокиню Серафиму, через полгода совсем переселилась к ней, а еще через полгода, несмотря ни
на просьбы и заклинания семейства, ни
на угрозы брата похитить ее из монастыря силою, сделалась сестрою Агниею.
Девушки взглянули
на нее изумленными
глазами.
Чувствую, холодный такой, мокрый весь, синий, как известно, утопленник, а потом будто белеет; лицо опять человеческое становится,
глазами смотрит все
на меня и совсем как живой, совсем живой.
Тихо, без всякого движения сидела
на постели монахиня, устремив полные благоговейных слез
глаза на озаренное лампадой распятие, молча смотрели
на нее девушки. Всенощная кончилась, под окном послышались шаги и голос игуменьи, возвращавшейся с матерью Манефой. Сестра Феоктиста быстро встала, надела свою шапку с покрывалом и, поцеловав обеих девиц, быстро скользнула за двери игуменьиной кельи.
Он ни
на одно мгновенье не призадумался, что он скажет девушкам, которые его никогда не видали в
глаза и которых он вовсе не знает.
На третьи сутки, в то самое время, как Егор Николаевич Бахарев, восседая за прощальным завтраком, по случаю отъезда Женни Гловацкой и ее отца в уездный городок, вспомнил о Помаде, Помада в первый раз пришел в себя, открыл
глаза, повел ими по комнате и, посмотрев
на костоправку, заснул снова. До вечера он спал спокойно и вечером, снова проснувшись, попросил чаю.
Оба они
на вид имели не более как лет по тридцати, оба были одеты просто. Зарницын был невысок ростом, с розовыми щеками и живыми черными
глазами. Он смотрел немножко денди. Вязмитинов, напротив, был очень стройный молодой человек с бледным, несколько задумчивым лицом и очень скромным симпатичным взглядом. В нем не было ни тени дендизма. Вся его особа дышала простотой, натуральностью и сдержанностью.
Петр Лукич все-таки чего-нибудь для себя желает, а тот, не сводя
глаз, взирает
на птицы небесные, как не жнут, не сеют, не собирают в житницы, а сыты и одеты.
Лиза сидела
на балконе, положив свою головку
на руку.
Глаза ее были полны слез, но она беспрестанно смаргивала эти слезы и глядела
на расстилавшееся за рекою колосистое поле.
Взглянув
на наплаканные
глаза Лизы, она сделала страдальческую мину матери, оскорбленной непочтительною дочерью, и стала разливать суп с кнелью.
Все были очень рады, что буря проходит, и все рассмеялись. И заплаканная Лиза, и солидная Женни, и рыцарственная Зина, бесцветная Софи, и даже сама Ольга Сергеевна не могла равнодушно смотреть
на Егора Николаевича, который, продекламировав последний раз «картоооффелллю», остался в принятом им
на себя сокращенном виде и смотрел робкими институтскими
глазами в
глаза Женни.
Гловацкая рассказала отцу все происходившее
на ее
глазах в Мереве.
И с этим словом Юстин Помада остановился, свернул комком свой полушубочек, положил его
на лежанку и, посмотрев искоса
на луну, которая смотрела уже каким-то синим, подбитым
глазом, свернулся калачиком и спать задумал.
Бежит Помада под гору, по тому самому спуску,
на который он когда-то несся орловским рысаком навстречу Женни и Лизе. Бежит он сколько есть силы и то попадет в снежистый перебой, что пурга здесь позабыла, то раскатится по наглаженному полозному следу,
на котором не удержались пушистые снежинки. Дух занимается у Помады. Злобствует он, и увязая в переносах, и падая
на голых раскатах, а впереди, за Рыбницей, в ряду давно темных окон, два окна смотрят, словно волчьи
глаза в овраге.
Женни сидела, подперши голову рукою, и, не сводя
глаз, смотрела
на Лизу.
И так счастливо, так преданно и так честно глядел Помада
на Лизу, высказав свою просьбу заслонить ее больные
глаза своими, что никто не улыбнулся. Все только случайно взглянули
на него, совсем с хорошими чувствами, и лишь одна Лиза вовсе
на него не взглянула, а небрежно проронила...
— То, бывало, жалуешься, что нельзя к нам ездить, а теперь едва в две недели раз
глаза покажешь, да и то
на одну минуту. Что этому за причина?
Девушки лежали, облокотясь
на подушки друг против друга, и докуривали папироски. Женни внимательно глядела в умненькие
глаза Лизы, смотревшие теперь, как
глаза ручной птицы, и в ее веселенькое личико, беспрестанно складывавшееся в невинную улыбку над обманутой старушкой.
Около них прошла довольно стройная молодая дама в песцовом салопе. Она вскользь, но внимательно взглянула
на Женни и
на Лизу, с более чем вежливой улыбкою ответила
на поклон учителей и, прищурив
глаза, пошла своею дорогою.
Я не виноват, что происшествие, которое какой-нибудь Сарду из своего мозга не выколупал бы,
на моих
глазах разыгралось.
Все смотрели в пол или
на свои ногти. Женни была красна до ушей: в ней говорила девичья стыдливость, и только няня молча глядела
на доктора, стоя у притолоки. Она очень любила и самого его и его рассказы. Да Лиза, положив
на ладонь подбородок, прямо и твердо смотрела в
глаза рассказчику.
Лизу теперь бросило
на работу: благо,
глаза хорошо служили. Она не покидала иголки целый день и только вечером гуляла и читала в постели. Не только трудно было найти швею прилежнее ее, но далеко не всякая из швей могла сравниться с нею и в искусстве.
— Что, Розонька? — ласково проговорила Лиза, взглянув
на смотревшую ей в
глаза собаку, — жарко тебе? Пойди искупайся.
—
На Кожуховой! — переспросила, расширив удивленные
глаза, Женни. — Этого не может быть, доктор.
То Арапов ругает
на чем свет стоит все существующее, но ругает не так, как ругал иногда Зарницын, по-фатски, и не так, как ругал сам Розанов, с сознанием какой-то неотразимой необходимости оставаться весь век в пассивной роли, — Арапов ругался яростно, с пеною у рта, с сжатыми кулаками и с искрами неумолимой мести в
глазах, наливавшихся кровью; то он ходит по целым дням, понурив голову, и только по временам у него вырываются бессвязные, но грозные слова, за которыми слышатся таинственные планы мировых переворотов; то он начнет расспрашивать Розанова о провинции, о духе народа, о настроении высшего общества, и расспрашивает придирчиво, до мельчайших подробностей, внимательно вслушиваясь в каждое слово и стараясь всему придать смысл и значение.
— Чтоб мне не завязывали рук и
глаз и чтоб меня расстреляли
на той стороне озера: я хочу лежать ближе к Рютли.
Старик Райнер все слушал молча, положив
на руки свою серебристую голову. Кончилась огненная, живая речь, приправленная всеми едкими остротами красивого и горячего ума. Рассказчик сел в сильном волнении и опустил голову. Старый Райнер все не сводил с него
глаз, и оба они долго молчали. Из-за гор показался серый утренний свет и стал наполнять незатейливый кабинет Райнера, а собеседники всё сидели молча и далеко носились своими думами. Наконец Райнер приподнялся, вздохнул и сказал ломаным русским языком...
Молодому Райнеру после смерти матери часто тяжел был вид опустевшего дома, и он нередко уходил из него
на целые дни. С книгою в руках ложился он
на живописный обрыв какой-нибудь скалы и читал, читал или думал, пока усталость сжимала его
глаза.
Райнеру видится его дед, стоящий у столба над выкопанной могилой. «Смотри, там Рютли», — говорит он ребенку, заслоняя с одной стороны его детские
глаза. «Я не люблю много слов. Пусть Вильгельм будет похож сам
на себя», — звучит ему отцовский голос. «Что я сделаю, чтоб походить самому
на себя? — спрашивает сонный юноша. — Они сделали уже все, что им нужно было сделать для этих гор».
Студент Слободзиньский был
на вид весьма кроткий юноша — высокий, довольно стройный, с несколько ксендзовским, острым носом, серыми умными
глазами и очень сдержанными манерами. Ему было двадцать два, много двадцать три года.
— А то что ж еще? — с улыбкою ответил Пархоменко и, сев с некоторою, так сказать, либеральною важностию
на кресло, тотчас же засунул указательный палец правой руки в
глаз и выпятил его из орбиты.
Судя по живому огню
глаз и живости движений, седина очень торопилась сходить
на эту, под бритву остриженную, голову.
Райнер очень жалел, что он сошелся с Пархоменко; говорил, что Пархоменко непременно напутает чего-нибудь скверного, и сетовал, что он никому ни здесь, ни в Петербурге, ни в других местах не может открыть
глаз на этого человека.
Над этой изящной, коленопреклоненной фигурой рисовалась широкая грудь,
на которой сидела большая русая голова с русою же окладистою бородою и голубыми
глазами.
— Конвент в малом виде, — опять проговорила маркиза, кивнув с улыбкой
на Бычкова и Арапова. — А смотрите, какая фигура у него, — продолжала она, глядя
на Арапова, — какие глаза-то,
глаза — страсть. А тот-то, тот-то — просто Марат. — Маркиза засмеялась и злорадно сказала: — Будет им, будет, как эти до них доберутся да начнут их трепать.
— Нюра! Нюрочка! Шаша! — позвал Пармен Семенович, подойдя к двери, и
на этот зов предстали две весьма миловидные девушки, одна
на вид весьма скромная, а другая с смелыми, лукавыми глазками, напоминающими
глаза отца, но обе во вкусе так называемого «размое-мое».
— Полно, пожалуйста: ты меня этим тревожишь. Я не знаю, право, как
на это смотрит маркиза, зачем она все это позволяет сыну.
На нее самое, я думаю, во сто
глаз смотрят, а она еще позволяет сыну.
Алексей Сергеевич постоял в зале,
на том самом месте,
на котором давал отчет своей супруге, потом подошел к зеркалу, приподнял с подзеркального столика свечу и, внимательно осмотрев свое лицо, тщательно вытер белым платком
глаза и переносицу.
Глаза у Варвары Ивановны были сильно наплаканы, и лицо немножко подергивалось, но дышало решимостью и притом такою решимостью, какая нисходит
на лицо людей, изобретших гениальный путь к своему спасению и стремящихся осуществить его во что бы то ни стало.
— Дети! — произнес генерал и после некоторой паузы начал опять: — А вы вот что, господин доктор! Вы их там более или менее знаете и всех их поопытнее, так вы должны вести себя честно, а не хромать
на оба колена. Говорите им прямо в
глаза правду, пользуйтесь вашим положением…
На вашей совести будет, если вы им не воспользуетесь.
Лобачевский долго следил за Розановым, и в его спокойных серых
глазах даже засветилось какое-то сожаление к Розанову, душевные терзания которого ясно отражались
на его подвижном лице.
Розанов привскочил с постели, протер
глаза и опять взял брошенную
на столе депешу: ясно и четко синим карандашом было написано: «Мы едем к вам с попутчиками и завтра будем в Москве. Встретьте нас
на Солянке, дом Репина».
Лиза, Бертольди и Розанов стали около Полиньки так, чтобы по возможности закрыть ее от бесчисленных
глаз гуляющей толпы, но все-таки, разумеется, не могли достичь того, чтобы Полинька своим состоянием не обратила
на себя неприятного внимания очень большого числа людей.
Розанов во все
глаза смотрел
на петербуржца, а Бертольди во все
глаза смотрела
на доктора и с сияющим лицом набивала для Красина папироски.