— Отчего? Теперь восемь часов, а мы поужинаем в одиннадцать, а
последний поезд пойдет в половине двенадцатого; а если запоздаете, у Висленева, в его вигваме, в саду есть диван, — останьтесь у нас переночевать.
Горданов с Кишенским долго бились, чтобы достать билет для Павла Николаевича, но наконец плюнули и отошли прочь, порицая порядки железной дороги и неумение публики держать себя с достоинством, а между тем прозвонил второй и третий звонок
последнего поезда.
Неточные совпадения
Висленев это видел и понимал, что путешественница чем-то сильно взволнована, но он этого не приписывал своим словам, — до того он сам привык к их ничтожеству, — не соединял он этого и с резким ответом, с которым Глафира вышла из вагона, — это тоже для него была не новость и даже не редкость; но он очень испугался, когда послышался
последний звонок и вслед затем
поезд тронулся одновременно с кондукторским свистком, а Глафира не входила.
Совершенно понятно, что среди однотонной рабочей жизни город Дэбльтоун жадно поглотил известие, что с
последним поездом прибыл человек, который не сказал никому ни слова, который вздрагивал от прикосновения, который, наконец, возбудил сильные подозрения в судье Дикинсоне, самом эксцентричном, но и самом уважаемом человеке Дэбльтоуна.
Несколько лет подряд Сергей Головин жил с родными на даче по этой самой дороге, часто ездил днем и ночью и знал ее хорошо. И если закрыть глаза, то можно было подумать, что и теперь он возвращался домой — запоздал в городе у знакомых и возвращается с
последним поездом.
Неточные совпадения
Вечером мы ходили в баню. За время путешествия я так сжился с казаками, что мне не хотелось от них отделяться. После бани мы все вместе пили чай. Это было в
последний раз. Вскоре пришел
поезд, и мы разошлись по вагонам.
Наконец, часы пробили одиннадцать. Я насилу мог уговорить его ехать. Московский
поезд отправлялся ровно в двенадцать. Оставался один час. Наташа мне сама потом говорила, что не помнит, как
последний раз взглянула на него. Помню, что она перекрестила его, поцеловала и, закрыв руками лицо, бросилась назад в комнату. Мне же надо было проводить Алешу до самого экипажа, иначе он непременно бы воротился и никогда бы не сошел с лестницы.
Мы высыпаем на платформы и спешим проглотить по стакану скверного чая. При
последнем глотке я вспоминаю, что пью из того самого стакана, в который, за пять минут до прихода
поезда, дышал заспанный мужчина, стоящий теперь за прилавком, дышал и думал: «Пьете и так… дураки!» Возвратившись в вагон, я пересаживаюсь на другое место, против двух купцов, с бородами и в сибирках.
— Нет, если я попаду под
поезд, и мне перережут живот, и мои внутренности смешаются с песком и намотаются на колеса, и если в этот
последний миг меня спросят: «Ну что, и теперь жизнь прекрасна?» — я скажу с благодарным восторгом: «Ах, как она прекрасна!» Сколько радости дает нам одно только зрение!
Проходило восемь минут. Звенел звонок, свистел паровоз, и сияющий
поезд отходил от станции. Торопливо тушились огни на перроне и в буфете. Сразу наступали темные будни. И Ромашов всегда подолгу с тихой, мечтательной грустью следил за красным фонариком, который плавно раскачивался, сзади
последнего вагона, уходя во мрак ночи и становясь едва заметной искоркой.