Неточные совпадения
Посмотрите, вот нас двое умных людей; мы
знаем заранее, что обо всем можно спорить до бесконечности, и потому
не спорим; мы
знаем почти все сокровенные мысли друг друга; одно слово — для нас целая история; видим зерно каждого нашего
чувства сквозь тройную оболочку.
Итак, размена
чувств и мыслей между нами
не может быть: мы
знаем один о другом все, что хотим
знать, и
знать больше
не хотим; остается одно средство: рассказывать новости.
Но это спокойствие часто признак великой, хотя скрытой силы; полнота и глубина
чувств и мыслей
не допускает бешеных порывов: душа, страдая и наслаждаясь, дает во всем себе строгий отчет и убеждается в том, что так должно; она
знает, что без гроз постоянный зной солнца ее иссушит; она проникается своей собственной жизнью, — лелеет и наказывает себя, как любимого ребенка.
После всего этого как бы, кажется,
не сделаться фаталистом? Но кто
знает наверное, убежден ли он в чем или нет?.. и как часто мы принимаем за убеждение обман
чувств или промах рассудка!..
Разве они так же вооружены аристократическим презрением ко всему, что ниже их, как римские матроны, которые,
не зная чувства стыда перед рабами, мылись при них и не удостоивали их замечать?..
— Ты не поверишь, мой друг, как я счастлива! — сказала она, — я вижу в тебе это благородство чувства, это je ne sais quoi! Mais sens donc, comme mon coeur bondit et trepigne! Не знаю что! Посмотри, как сердце мое бьется и трепещет! Нет, ты не поймешь меня! ты
не знаешь чувств матери! Mais c'est quelque chose d'ineffable, mon enfant, mon noble enfant adore! Это что-то невыразимое, мое дитя, мое благородное обожаемое дитя!
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего
не знаешь и
не в свое дело
не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак
не смеем надеяться на такую честь», — он вдруг упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна,
не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим
чувствам,
не то я смертью окончу жизнь свою».
Стародум. Как! А разве тот счастлив, кто счастлив один?
Знай, что, как бы он знатен ни был, душа его прямого удовольствия
не вкушает. Вообрази себе человека, который бы всю свою знатность устремил на то только, чтоб ему одному было хорошо, который бы и достиг уже до того, чтоб самому ему ничего желать
не оставалось. Ведь тогда вся душа его занялась бы одним
чувством, одною боязнию: рано или поздно сверзиться. Скажи ж, мой друг, счастлив ли тот, кому нечего желать, а лишь есть чего бояться?
Он
не верит и в мою любовь к сыну или презирает (как он всегда и подсмеивался), презирает это мое
чувство, но он
знает, что я
не брошу сына,
не могу бросить сына, что без сына
не может быть для меня жизни даже с тем, кого я люблю, но что, бросив сына и убежав от него, я поступлю как самая позорная, гадкая женщина, — это он
знает и
знает, что я
не в силах буду сделать этого».
Она никак
не могла бы выразить тот ход мыслей, который заставлял ее улыбаться; но последний вывод был тот, что муж ее, восхищающийся братом и унижающий себя пред ним, был неискренен. Кити
знала, что эта неискренность его происходила от любви к брату, от
чувства совестливости за то, что он слишком счастлив, и в особенности от неоставляющего его желания быть лучше, — она любила это в нем и потому улыбалась.
И жалость в ее женской душе произвела совсем
не то
чувство ужаса и гадливости, которое она произвела в ее муже, а потребность действовать,
узнать все подробности его состояния и помочь им.