Неточные совпадения
— Да так-с! Ужасные бестии эти азиаты! Вы думаете, они помогают, что кричат? А черт их разберет, что они кричат? Быки-то их понимают; запрягите хоть двадцать, так коли они крикнут по-своему, быки всё ни с места… Ужасные плуты! А что с них возьмешь?.. Любят деньги драть с проезжающих… Избаловали мошенников!
Увидите, они еще с вас возьмут на водку. Уж я их знаю, меня
не проведут!
Казаки всё это
видели, только ни один
не спустился меня искать: они, верно, думали, что я убился до смерти, и я слышал, как они бросились ловить моего коня.
— Послушай, — сказал твердым голосом Азамат, —
видишь, я на все решаюсь. Хочешь, я украду для тебя мою сестру? Как она пляшет! как поет! а вышивает золотом — чудо!
Не бывало такой жены и у турецкого падишаха… Хочешь? дождись меня завтра ночью там в ущелье, где бежит поток: я пойду с нею мимо в соседний аул — и она твоя. Неужели
не стоит Бэла твоего скакуна?
—
Вижу, Азамат, что тебе больно понравилась эта лошадь; а
не видать тебе ее как своего затылка! Ну, скажи, что бы ты дал тому, кто тебе ее подарил бы?..
Вечером Григорий Александрович вооружился и выехал из крепости: как они сладили это дело,
не знаю, — только ночью они оба возвратились, и часовой
видел, что поперек седла Азамата лежала женщина, у которой руки и ноги были связаны, а голова окутана чадрой.
Часовой, который
видел, как Азамат отвязал коня и ускакал на нем,
не почел за нужное скрывать.
— Она за этой дверью; только я сам нынче напрасно хотел ее
видеть: сидит в углу, закутавшись в покрывало,
не говорит и
не смотрит: пуглива, как дикая серна. Я нанял нашу духанщицу: она знает по-татарски, будет ходить за нею и приучит ее к мысли, что она моя, потому что она никому
не будет принадлежать, кроме меня, — прибавил он, ударив кулаком по столу. Я и в этом согласился… Что прикажете делать? Есть люди, с которыми непременно должно соглашаться.
— Да, она нам призналась, что с того дня, как
увидела Печорина, он часто ей грезился во сне и что ни один мужчина никогда
не производил на нее такого впечатления. Да, они были счастливы!
Вот он раз и дождался у дороги, версты три за аулом; старик возвращался из напрасных поисков за дочерью; уздени его отстали, — это было в сумерки, — он ехал задумчиво шагом, как вдруг Казбич, будто кошка, нырнул из-за куста, прыг сзади его на лошадь, ударом кинжала свалил его наземь, схватил поводья — и был таков; некоторые уздени все это
видели с пригорка; они бросились догонять, только
не догнали.
Меня невольно поразила способность русского человека применяться к обычаям тех народов, среди которых ему случается жить;
не знаю, достойно порицания или похвалы это свойство ума, только оно доказывает неимоверную его гибкость и присутствие этого ясного здравого смысла, который прощает зло везде, где
видит его необходимость или невозможность его уничтожения.
Вы уже
видите гнездо злого духа между неприступными утесами, —
не тут-то было: название Чертовой долины происходит от слова «черта», а
не «черт», ибо здесь когда-то была граница Грузии.
Я стал читать, учиться — науки также надоели; я
видел, что ни слава, ни счастье от них
не зависят нисколько, потому что самые счастливые люди — невежды, а слава — удача, и чтоб добиться ее, надо только быть ловким.
— Печорин был долго нездоров, исхудал, бедняжка; только никогда с этих пор мы
не говорили о Бэле: я
видел, что ему будет неприятно, так зачем же? Месяца три спустя его назначили в е….й полк, и он уехал в Грузию. Мы с тех пор
не встречались, да, помнится, кто-то недавно мне говорил, что он возвратился в Россию, но в приказах по корпусу
не было. Впрочем, до нашего брата вести поздно доходят.
Что за оказия!.. но дурной каламбур
не утешение для русского человека, и я, для развлечения, вздумал записывать рассказ Максима Максимыча о Бэле,
не воображая, что он будет первым звеном длинной цепи повестей;
видите, как иногда маловажный случай имеет жестокие последствия!..
Грустно
видеть, когда юноша теряет лучшие свои надежды и мечты, когда пред ним отдергивается розовый флер, сквозь который он смотрел на дела и чувства человеческие, хотя есть надежда, что он заменит старые заблуждения новыми,
не менее проходящими, но зато
не менее сладкими…
Теперь я должен несколько объяснить причины, побудившие меня предать публике сердечные тайны человека, которого я никогда
не знал. Добро бы я был еще его другом: коварная нескромность истинного друга понятна каждому; но я
видел его только раз в моей жизни на большой дороге; следовательно,
не могу питать к нему той неизъяснимой ненависти, которая, таясь под личиною дружбы, ожидает только смерти или несчастия любимого предмета, чтоб разразиться над его головою градом упреков, советов, насмешек и сожалений.
«Есть еще одна фатера, — отвечал десятник, почесывая затылок, — только вашему благородию
не понравится; там нечисто!»
Не поняв точного значения последнего слова, я велел ему идти вперед, и после долгого странствовия по грязным переулкам, где по сторонам я
видел одни только ветхие заборы, мы подъехали к небольшой хате, на самом берегу моря.
Я, с трудом спускаясь, пробирался по крутизне, и вот
вижу: слепой приостановился, потом повернул низом направо; он шел так близко от воды, что казалось, сейчас волна его схватит и унесет; но видно, это была
не первая его прогулка, судя по уверенности, с которой он ступал с камня на камень и избегал рытвин.
—
Видишь, я прав, — сказал опять слепой, ударив в ладоши, — Янко
не боится ни моря, ни ветров, ни тумана, ни береговых сторожей; прислушайся-ка: это
не вода плещет, меня
не обманешь, — это его длинные весла.
Казак мой был очень удивлен, когда, проснувшись,
увидел меня совсем одетого; я ему, однако ж,
не сказал причины. Полюбовавшись несколько времени из окна на голубое небо, усеянное разорванными облачками, на дальний берег Крыма, который тянется лиловой полосой и кончается утесом, на вершине коего белеется маячная башня, я отправился в крепость Фанагорию, чтоб узнать от коменданта о часе моего отъезда в Геленджик.
Но, увы! комендант ничего
не мог сказать мне решительного. Суда, стоящие в пристани, были все — или сторожевые, или купеческие, которые еще даже
не начинали нагружаться. «Может быть, дня через три, четыре придет почтовое судно, — сказал комендант, — и тогда — мы
увидим». Я вернулся домой угрюм и сердит. Меня в дверях встретил казак мой с испуганным лицом.
Пробираясь берегом к своей хате, я невольно всматривался в ту сторону, где накануне слепой дожидался ночного пловца; луна уже катилась по небу, и мне показалось, что кто-то в белом сидел на берегу; я подкрался, подстрекаемый любопытством, и прилег в траве над обрывом берега; высунув немного голову, я мог хорошо
видеть с утеса все, что внизу делалось, и
не очень удивился, а почти обрадовался, узнав мою русалку.
Посмотрите, вот нас двое умных людей; мы знаем заранее, что обо всем можно спорить до бесконечности, и потому
не спорим; мы знаем почти все сокровенные мысли друг друга; одно слово — для нас целая история;
видим зерно каждого нашего чувства сквозь тройную оболочку.
Она решительно
не хочет, чтоб я познакомился с ее мужем — тем хромым старичком, которого я
видел мельком на бульваре: она вышла за него для сына. Он богат и страдает ревматизмами. Я
не позволил себе над ним ни одной насмешки: она его уважает, как отца, — и будет обманывать, как мужа… Странная вещь сердце человеческое вообще, и женское в особенности!
— Что вам угодно? — произнесла она дрожащим голосом, бросая кругом умоляющий взгляд. Увы! ее мать была далеко, и возле никого из знакомых ей кавалеров
не было; один адъютант, кажется, все это
видел, да спрятался за толпой, чтоб
не быть замешану в историю.
Из чего же я хлопочу? Из зависти к Грушницкому? Бедняжка! он вовсе ее
не заслуживает. Или это следствие того скверного, но непобедимого чувства, которое заставляет нас уничтожать сладкие заблуждения ближнего, чтоб иметь мелкое удовольствие сказать ему, когда он в отчаянии будет спрашивать, чему он должен верить: «Мой друг, со мною было то же самое, и ты
видишь, однако, я обедаю, ужинаю и сплю преспокойно и, надеюсь, сумею умереть без крика и слез!»
— Оттого, что солдатская шинель к вам очень идет, и признайтесь, что армейский пехотный мундир, сшитый здесь, на водах,
не придаст вам ничего интересного…
Видите ли, вы до сих пор были исключением, а теперь подойдете под общее правило.
Я говорил правду — мне
не верили: я начал обманывать; узнав хорошо свет и пружины общества, я стал искусен в науке жизни и
видел, как другие без искусства счастливы, пользуясь даром теми выгодами, которых я так неутомимо добивался.
Стали разъезжаться. Сажая княжну в карету, я быстро прижал ее маленькую ручку к губам своим. Было темно, и никто
не мог этого
видеть.
Я
не обращал внимание на ее трепет и смущение, и губы мои коснулись ее нежной щечки; она вздрогнула, но ничего
не сказала; мы ехали сзади: никто
не видал. Когда мы выбрались на берег, то все пустились рысью. Княжна удержала свою лошадь; я остался возле нее; видно было, что ее беспокоило мое молчание, но я поклялся
не говорить ни слова — из любопытства. Мне хотелось
видеть, как она выпутается из этого затруднительного положения.
— Все… только говорите правду… только скорее…
Видите ли, я много думала, стараясь объяснить, оправдать ваше поведение; может быть, вы боитесь препятствий со стороны моих родных… это ничего; когда они узнают… (ее голос задрожал) я их упрошу. Или ваше собственное положение… но знайте, что я всем могу пожертвовать для того, которого люблю… О, отвечайте скорее, сжальтесь… Вы меня
не презираете,
не правда ли?
Княгиня шла впереди нас с мужем Веры и ничего
не видала: но нас могли
видеть гуляющие больные, самые любопытные сплетники из всех любопытных, и я быстро освободил свою руку от ее страстного пожатия.
— Я вам расскажу всю истину, — отвечал Грушницкий, — только, пожалуйста,
не выдавайте меня; вот как это было: вчера один человек, которого я вам
не назову, приходит ко мне и рассказывает, что
видел в десятом часу вечера, как кто-то прокрался в дом к Лиговским. Надо вам заметить, что княгиня была здесь, а княжна дома. Вот мы с ним и отправились под окна, чтоб подстеречь счастливца.
Наконец — уж Бог знает откуда он явился, только
не из окна, потому что оно
не отворялось, а должно быть, он вышел в стеклянную дверь, что за колонной, — наконец, говорю я,
видим мы, сходит кто-то с балкона…
Возвратясь, я нашел у себя доктора. На нем были серые рейтузы, архалук и черкесская шапка. Я расхохотался,
увидев эту маленькую фигурку под огромной косматой шапкой: у него лицо вовсе
не воинственное, а в этот раз оно было еще длиннее обыкновенного.
Видите ли на вершине этой отвесной скалы, направо, узенькую площадку? оттуда до низу будет сажен тридцать, если
не больше; внизу острые камни.
— Господин Печорин! — закричал драгунский капитан, — вы здесь
не для того, чтоб исповедовать, позвольте вам заметить… Кончимте скорее; неравно кто-нибудь проедет по ущелью — и нас
увидят.
Мысль
не застать ее в Пятигорске молотком ударяла мне в сердце! — одну минуту, еще одну минуту
видеть ее, проститься, пожать ее руку…
И долго я лежал неподвижно и плакал горько,
не стараясь удерживать слез и рыданий; я думал, грудь моя разорвется; вся моя твердость, все мое хладнокровие — исчезли как дым. Душа обессилела, рассудок замолк, и если б в эту минуту кто-нибудь меня
увидел, он бы с презрением отвернулся.
Когда ночная роса и горный ветер освежили мою горячую голову и мысли пришли в обычный порядок, то я понял, что гнаться за погибшим счастием бесполезно и безрассудно. Чего мне еще надобно? — ее
видеть? — зачем?
не все ли кончено между нами? Один горький прощальный поцелуй
не обогатит моих воспоминаний, а после него нам только труднее будет расставаться.
Видите, я
не должна бы была вам всего этого говорить, но я полагаюсь на ваше сердце, на вашу честь; вспомните, у меня одна дочь… одна…
— Итак, вы сами
видите, — сказал я сколько мог твердым голосом и с принужденной усмешкою, — вы сами
видите, что я
не могу на вас жениться, если б вы даже этого теперь хотели, то скоро бы раскаялись.