(Мы видели, однако ж, что эта самая записка очутилась в «Телемахиде», между листами, вместо закладки и дошла к кому следовала: так-то хитра
любовь женщины!
Неточные совпадения
Впросонках слышит суету в доме, потом скрип двери… Открывает глаза — и видит пред собою в сумраке…
женщину в пышном расцвете лет и красоты, с голубыми глазами, в которых отражается целое небо
любви! Заметно, однако ж, что оно подернуто облаком уныния. Щеки ее пылают, густые белокурые локоны раскиданы в беспорядке по шее, белой, как у лебедя. Боже! не видение ли это?.. Это жена его!
Кто б подумал, чтобы здесь, в этих двух
женщинах — одной носящей уже все признаки смерти и уничтоженной под тяжестью предчувствия, другой юной, но слабой, дочери цыганки, принадлежащей единственно
любви, ничего не постигающей, кроме нее, — заключалась в эти мгновения судьба империи!..
Мелькнула на ступенях трона и неосторожно оступилась на нем Анна Леопольдовна, это миловидное, простодушное дитя-женщина, рожденная не для управления царством, а для неги и
любви.
Но, серьезно, знаешь ли, что мне кажется теперь, мой милый: если моя любовь к Дмитрию не была
любовью женщины, уж развившейся, то и он не любил меня в том смысле, как мы с тобою понимаем это.
Любовь женщины она представляла себе не иначе, как чувством, в основании которого должно было лежать самоотвержение, жизнь в обществе — мучением, общественный суд — вздором, на который не стоит обращать внимания.
— Даже гадки, если хотите. Что это такое? Первое дело — оскорблять ни за что, ни про что
любовь женщины, а потом чем же вы сами-то были? Шпандорчук какой-то, не то Вырвич — обезьянка петербургская.
Неточные совпадения
Любовное свидание мужчины с
женщиной именовалось «ездою на остров
любви»; грубая терминология анатомии заменилась более утонченною; появились выражения вроде «шаловливый мизантроп», [Мизантро́п — человек, избегающий общества, нелюдим.] «милая отшельница» и т. п.
Он не верит и в мою
любовь к сыну или презирает (как он всегда и подсмеивался), презирает это мое чувство, но он знает, что я не брошу сына, не могу бросить сына, что без сына не может быть для меня жизни даже с тем, кого я люблю, но что, бросив сына и убежав от него, я поступлю как самая позорная, гадкая
женщина, — это он знает и знает, что я не в силах буду сделать этого».
Но теперь Долли была поражена тою временною красотой, которая только в минуты
любви бывает на
женщинах и которую она застала теперь на лице Анны.
Они не знают, как он восемь лет душил мою жизнь, душил всё, что было во мне живого, что он ни разу и не подумал о том, что я живая
женщина, которой нужна
любовь.
Она вспоминала не одну себя, но всех
женщин, близких и знакомых ей; она вспомнила о них в то единственное торжественное для них время, когда они, так же как Кити, стояли под венцом с
любовью, надеждой и страхом в сердце, отрекаясь от прошедшего и вступая в таинственное будущее.