Я кивнул ему головой. Я был тогда очень счастлив: я видел, что Надежда Николаевна понемногу успокаивается, и — кто знает? — может быть, жизнь ее за последние три года сделается для нее только
далеким воспоминанием, не пережитыми годами, а лишь смутным и тяжелым сновидением, после которого, открыв глаза и видя, что ночь тиха, что в комнате все по-прежнему, радуешься, что это был только сон.
Она старалась казаться спокойной, между тем, как это имя заставило нахлынуть на нее целый ряд
далеких воспоминаний и усиленно забиться ее сердце, но она переломила себя.
Неточные совпадения
― Левин, сюда! ― крикнул несколько
дальше добродушный голос. Это был Туровцын. Он сидел с молодым военным, и подле них были два перевернутые стула. Левин с радостью подошел к ним. Он и всегда любил добродушного кутилу Туровцына, ― с ним соединялось
воспоминание объяснения с Кити, ― но нынче, после всех напряженно умных разговоров, добродушный вид Туровцына был ему особенно приятен.
«Я имею право гордиться обширностью моего опыта», — думал он
дальше, глядя на равнину, где непрерывно, неутомимо шевелились сотни серых фигур и над ними колебалось облако разноголосого, пестрого шума. Можно смотреть на эту бессмысленную возню, слушать ее звучание и — не видеть, не слышать ничего сквозь трепетную сетку своих мыслей,
воспоминаний.
Впрочем, он был еще вовсе не старик, ему было всего сорок пять лет; вглядываясь же
дальше, я нашел в красоте его даже что-то более поражающее, чем то, что уцелело в моем
воспоминании.
Это мимолетное детское
воспоминание унесло Привалова в то
далекое, счастливое время, когда он еще не отделял себя от бахаревской семьи.
Дерсу замолк и задумался. Перед ним воскресло
далекое прошлое. Он весь ушел в эти
воспоминания. Задумался и я. Действительно, Приморье быстро колонизировалось. Недалеко уже то время, когда от первобытной, девственной тайги и следа не останется. Исчезнут и звери.