Неточные совпадения
Навстречу ему подымется отец Михаил в коричневой ряске, совсем крошечный
и сгорбленный, подобно Серафиму Саровскому, уже не седой, а зеленоватый, видимо немного обеспокоенный появлением у него штатского,
то есть человека из совсем
другого, давно забытого, непривычного, невоенного мира.
В семье трех сестер Синельниковых, на даче, собиралось ежедневно множество безусой молодежи, лет так от семнадцати
и до двадцати: кадеты, гимназисты, реалисты, первокурсники-студенты, ученики консерватории
и школы живописи
и ваяния
и другие. Пели, танцевали под пианино, в petits jeux [Салонные игры (фр.).]
и в каком-то круговоротном беспорядке влюблялись
то в Юленьку,
то в Оленьку,
то в Любочку.
И всегда там хохотали.
В
тот же день влюбленный молодой человек открыл, что таинственная буква Ц. познается не только зрением
и слухом, но
и осязанием. Достоверность этого открытия он проверил впоследствии раз сто, а может быть,
и больше, но об этом он не расскажет даже самому лучшему, самому вернейшему
другу.
— Я! — раздается отклик с
другого конца коридора,
и к офицеру быстро подбегает
и ловко вытягивается перед ним
тот самый Андриевич, который шел вместе с Александровым до шестого класса, очень дружил с ним
и даже издавал с ним вместе кадетскую газету.
В Александровском училище нет даже
и следов
того, что в
других военных школах, особенно в привилегированных, называется «цуканьем»
и состоит в грубом, деспотическом
и часто даже унизительном обращении старшего курса с младшим: дурацкий обычай, собезьяненный когда-то, давным-давно, у немецких
и дерптских студентов, с их буршами
и фуксами,
и обратившийся на русской черноземной почве в тупое, злобное, бесцельное издевательство.
Может быть, его громкий титул, может быть, его богатство
и личное обаяние, а вероятнее всего, стадная подражательность, так свойственная юношеству, были причинами
того, что обычаем «цукания» заразилась сначала первая рота — рота его величества, — в которую попал князь, а потом постепенно эту дурную игру переняли
и другие три роты.
И вот, по какому-то наитию, однажды
и обратился Александров к этому тихонькому, закапанному воском монашку с предложением купить кое-какие монетки. В коллекции не было ни мелких золотых, ни крупных серебряных денег. Однако монашек, порывшись в медной мелочи, взял три-четыре штуки, заплатил двугривенный
и велел зайти когда-нибудь в
другой раз. С
того времени они
и подружились.
Александров, довольно легко начинавший осваиваться с трудностями немецкого языка, с увлечением стал переводить их на русский язык. Он тогда еще не знал, что для перевода с иностранного языка мало знать, хотя бы
и отлично, этот язык, а надо еще уметь проникать в глубокое, живое, разнообразное значение каждого слова
и в таинственную власть соединения
тех или
других слов.
Охотнее всего делал Александров свои переводы в
те скучные дни, когда, по распоряжению начальства, он сидел под арестом в карцере, запертый на ключ. Тишина, безделье
и скука как нельзя лучше поощряли к этому занятию. А когда его отпускали на свободу,
то, урвав первый свободный часочек, он поспешно бежал к старому верному
другу Сашаке Гурьеву, к своему всегдашнему, терпеливому
и снисходительному слухачу.
Друг по какому-то давнишнему капризу ни за что не хотел лазить в речную воду, а
теми обливаниями на суше, какими его угощал хозяин, он всегда оставался недоволен — фыркал, рычал, вырывался из рук, убегал домой
и даже при всей своей ангельской кротости иногда угрожал укусом.
— Пгекгасно, мой догогой. Я вам говогю: пгекгасно. Зоилы найдут, может быть, какие-нибудь недосмотгы, поггешности или еще что-нибудь, но на
то они
и зоилы. А ведь красивую девушку осьмнадцати лет не могут испортить ни родинка, ни рябинка, ни царапинка. Анисья Харитоновна, — закричал он, — принесите-ка нам бутылку пива, вспрыснуть новорожденного! Ну, мой добрый
и славный
друг, поздравляю вас с посвящением в рыцари пера. Пишите много, хорошо
и на пользу, на радость человечеству!
И кроме
того, я тебе скажу (тут его голос смягчается), что бал Благородного собрания, это — толкучка, рынок, открытый вход, открытый для всех: купеческие дочки из Замоскворечья, немки, цирюльники, чиновники
и другие шпаки всякие.
Здесь — вольное, безобидное состязание с юнкерами
других рот. Надо во что бы
то ни стало первыми выскочить на улицу
и завладеть передовой, головной тройкой. Весело ехать впереди
других!
Помнилось ему еще, как на одном крутом повороте сани так накренились на правый бок, точно ехали на одном полозе, а потом так тяжко ухнули на оба полоза, перевалившись на
другой бок, что все юнкера одновременно подскочили
и крякнули. Не забыл Александров
и того, как он в одну из секунд бешеной скачки взглянул на небо
и увидел чистую, синевато-серебряную луну
и подумал с сочувствием: «Как ей, должно быть, холодно
и как скучно бродить там в высоте, точно она старая больная вдова;
и такая одинокая».
Между колоннами
и стеной, с
той и другой стороны, оставлены довольно широкие проходы, пол которых возвышается над паркетом на две ступени.
Протанцевав со своею дамой, он с такой же утонченной вычурностью приглашает
другую, потом третью, четвертую, пятую, всех подряд. Ну, что за прелесть эти крошечные девчонки! Александров ясно слышит, что у каждой из них волосы пахнут одной
и той же помадой «Резеда», должно быть, купленной самой отчаянной контрабандой. Да
и сам этот сказочный балок под сурдинку не был ли браконьерством?
Хочется юнкеру сказать
и еще кое о чем, более нежном, более интимном; ведь на
то и дружба, чтобы поверять
друг другу сердечные секреты.
Венсан водил своего
друга все в один
и тот же дом, к Шелкевичам.
— Почему пропало? Я хоть
и реалист
и практический человек, но зато верный
и умный
друг. Посмотри-ка на письмо Машеньки: она будет ждать меня к четырем часам вечера,
и тоже с подругой, но
та превеселая,
и ты от нее будешь в восторге. Итак, ровно в два часа мы оба уже на Чистых прудах, а в четыре без четверти берем порядочного извозчика
и катим на Патриаршие. Идет?
Чем ровнее шла земля,
тем тоньше
и тем дальше
друг от
друга должны были наноситься изображающие ее штрихи.
Известно давно, что у всех арестантов в мире
и во все века бывало два непобедимых влечения. Первое: войти во что бы
то ни стало в сношение с соседями,
друзьями по несчастью;
и второе — оставить на стенах тюрьмы память о своем заключении.
И Александров, послушный общему закону, тщательно вырезал перочинным ножичком на деревянной стене: «26 июня 1889 г. здесь сидел обер-офицер Александров, по злой воле дикого Берди-Паши, чья глупость — достояние истории».
А теперь — к матери. Ему стыдно
и радостно видеть, как она
то смеется,
то плачет
и совсем не трогает персикового варенья на имбире. «Ведь подумать — Алешенька,
друг мой, в животе ты у меня был,
и вдруг какой настоящий офицер, с усами
и саблей».
И тут же сквозь слезы она вспоминает старые-престарые песни об офицерах, созданные куда раньше Севастопольской кампании.
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет! Не знаешь, с которой стороны
и приняться. Ну, да уж попробовать не куды пошло! Что будет,
то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем
другом,
то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Аммос Федорович. Да, нехорошее дело заварилось! А я, признаюсь, шел было к вам, Антон Антонович, с
тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра
тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу,
и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях
и у
того и у
другого.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет
и в
то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое
и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается
и подслушивавший с
другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Городничий (робея).Извините, я, право, не виноват. На рынке у меня говядина всегда хорошая. Привозят холмогорские купцы, люди трезвые
и поведения хорошего. Я уж не знаю, откуда он берет такую. А если что не так,
то… Позвольте мне предложить вам переехать со мною на
другую квартиру.
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с
тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот
и тянет! В одном ухе так вот
и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в
другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!»
И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз.
И руки дрожат,
и все помутилось.